Буря

Сразу все замолчали. Эта нелепая мысль, в которой каждому было стыдно признаться, сидела у всех в голове. Сейчас, когда она была высказана, все в упор смотрели на капитана и ждали. И, глядя в глаза, направленные на него, капитан почувствовал готовую разразиться панику и посмотрел на Овчаренко, и Овчаренко ответил ему убежденным, спокойным взглядом. Капитан провел рукой по голове. Волна обрушилась на палубу — мы слышали, как она ударила в стену столовой, и капитан стукнул ладонью по столу.

— Ладно, — сказал он, — ладно, товарищи, давайте поговорим всерьез.

Сразу у всех изменились лица. Все стали серьезными и внимательными, и кто-то зло цыкнул на Балбуцкого, продолжавшего ещё волноваться. Испуганно оглянувшись, затих и он, и капитан начал:

— С бомбами это, разумеется, ерунда, — крикнул он Балбуцкому, — но положение, вообще говоря, у нас серьезное. Мацейс и Шкебин бежали недаром. Это верно, Если помните, они участвовали в приемке. Они брали 89-й с заграничной верфи. Так вот, выясняется, что тральщик построен вредительски, что метацентр рассчитан неверно.

Самое главное было сказано, но попрежнему команда не спускала глаз с капитана, и все сидели попрежнему не шевелясь.

— Суть заключается в том, — медленно продолжал капитан, — что в штормовых условиях тральщик может опрокинуться. По расчетам строителей, это так и должно было быть. Но вот я второй час приглядываюсь к судну. Пока нас кладет не сильно, размахи качки нормальны, и при хорошем правеже рулем совсем не кладет. Вот сейчас Бабин сам на руле, и, по-моему, мы идем не плохо. Довольно ровно идем.

Он замолчал. Казалось, все, как один человек, прислушивались к ходу судна. Волна ударяла в нос, переборки столовой наклонялись то в одну, то в другую сторону. Страшная была качка, и свист и грохот, и гребни волн, сорванные ветром, бились в стекла иллюминаторов, но в шуме урагана, в качке была размеренность и монотонность, и она успокаивала, потому что моряки знают: опасность наступает, когда судно теряет ритм, когда, накренившись, оно долго не может выпрямиться, когда каждый следующий удар волны звучит иначе и размах качки больше.

— Да, — задумчиво сказал капитан, — довольно ровно идем, — и продолжал спокойно, как бы рассуждая с самим собой: — В чем же тут может быть дело? Я думал об этом всё время и пришел к следующему выводу: ясно, что грубой ошибки при постройке допустить не могли. Какая бы сволочь ни принимала судно, всё равно явную ошибку они вынуждены были бы обнаружить. Значит, ошибка очень маленькая, очень незначительная ошибка. Такая, которая бы не сразу сказалась. Ну, вот, а если так, — значит, нужен не такой уж большой груз в трюме, чтобы её уравновесить, чтобы центр тяжести оказался на месте. Я и думаю, что дело, видимо, в том, что трюм у нас почти полон рыбой. — Он помолчал и обвел всех глазами, словно проверяя, все ли усвоили его мысль. Все слушали внимательно, как слушают где-нибудь на берегу очень интересную лекцию, и трудно было поверить, что речь шла о том, доживут ли все здесь собравшиеся до завтра или пойдут через десять минут кормить рыбу на дно Баренцова моря. — Вот, — сказал капитан, — что мне дает основание в данный момент считать, что непосредственная опасность пока нам не угрожает. Однако теперь вам будут понятны мои распоряжения. Поскольку опасность всё-таки есть, и я бы сказал — большая… Вот и всё. Еще частный вопрос: не подозревайте Слюсарева и не злитесь на него. Благодаря ему мы их чуть-чуть не поймали. Молчал же он по категорическому моему приказанию.

Капитан кончил и сел. Как всегда после конца доклада, некоторое время все молчали, потом в задних рядах поднялась рука.

— Говорите, — кивнул головой капитан. Поднялся Полтора Семена.

— А этих приемщиков на берегу посажали? — спросил он мрачным басом.

— Думаю, что посажали, — ответил капитан.

— А этих жуков-механиков поймают?

— Думаю, что поймают.

— Ну, это правильно, — пробасил Полтора Семена и сел.

Выступление моего долговязого друга вызвало оживление в зале.

— Простите его, Николай Николаевич, — сказал Донейко. — Семена-то Полтора, а ум на них всех один. Конечно, ему трудновато.

— Ему сто, цорту, — возмутился беззубый засольщик. — Тральсцик-то вверх тормасками, а он носками дно достанет. Будет стоять, как буек.

— А што, а што? — сказал Полтора Семена. — Мне интересно, я и спросил. Подумаешь!

Смех затих, и слова попросил Свистунов.

— Может, нам покидать снег? — спросил он. — Всё-таки тяжесть на палубе.

— Думаю, что не стоит, — ответил капитан, — сейчас его ветром всё равно сносит. Вот если подморозит, тогда придется.

Больше вопросов не было. Капитан подождал, поднялся и ещё раз обвел глазами собравшихся.

— Так как, товарищи, — спросил он, — ещё поплаваем?

— Придется, — вставая, сказал Свистунов. — Иной раз, Николай Николаевич, думаешь, что это ты, Свистунов, всё кушаешь да кушаешь рыбу, не пора ли уж и рыбе тобою закусить. ан нет. Всё, думаешь, я хоть еще пудик-другой съем.