Буриданы. Сестры и братья

Снова стало капать, и София, не имея желания возиться с зонтиком, все-таки влезла в кабину, где в нос ей, как и можно было ожидать, ударил запах бензина. После того, как она оглохла, ее обоняние улучшилось, даже чересчур, нарушители режима боялись ее, как огня, София из любой части санатория улавливала, когда кто-то ходил тайком покурить в парк или – упаси боже! – опустошить с приятелями бутылку на троих. Запахи медикаментов ей нравились, ароматы некоторых блюд тоже, но когда Эдуард весной удобрял картофельный участок навозом, она зажимала нос, да и запаха пота терпеть не могла, к счастью, Эдуард следил за чистотой своих рубашек, тут Софии трудно было бы его упрекнуть, если по чести, это должно было входить в ее обязанности, разве папа хоть раз в жизни стирал свои носки, но папа с утра до вечера работал, содержал большую семью, так и она была загружена выше головы, ее рабочий день длился двенадцать часов, кроме лечащего врача она числилась еще и радиологом, потому и многие домашние хлопоты словно сами собой легли на Эдичку, муж как будто был даже этим доволен, вот и он приносит пользу, зарплату-то он получал маленькую – нет, Эдичка все-таки был ей хорошим другом.

«Друг» тем временем, убедившись, что сколько стекла не вытирай, очередные капли снова оставят на них пятна, отказался от дальнейших попыток и тоже сел в кабину. Чистка машины, его, кажется, согрела, он сразу стащил куртку, оставшись в тренировочном костюме, и даже бросил кепку на заднее сидение, обнажив череп, который блестел, как скамейка в большой круглой аудитории тартуского университета; впрочем, сарказм ее неуместен, с ее красивыми темными пышными локонами тоже произошли бесповоротные изменения, правда, волосы не выпали, однако поседели. Вид у мужа был, как всегда, когда он садился за руль, сосредоточенно-озабоченный, Эдичка боялся всего, засухи и потопа, русских и немцев, аварии и грязи. В дождливую погоду, как сегодня, опасность исходила от луж, в сухую – от дорожной пыли, и только, когда удавалось добраться до асфальта, Эдичка успокаивался, и на его лице появлялась широкая улыбка, как в те моменты, когда он вытаскивал из реки килограммовую щуку, иногда он даже начинал петь: «Мы ребята шелковые, та-руй-ра-ра…» Да, в какой-то степени он действительно был «шелковым», не зря же выбрал такую жену, которую не надо кормить, наоборот, она и тебя накормит – но, возможно, в этом и состояла его миссия, поддерживать столь образованную женщину, как София?

Пока до песни было далеко, Эдуард с серьезным видом совершил еще целый ряд ритуальных действий, сначала задвигались «дворники», потом кабину заполнил тихий звук, напоминающий жужжание мухи – Эдичка включил мотор. Теперь следовало быть повнимательней, но София, как зачарованная, наблюдала за тем, как «дворники» стирают все новые и новые капли – это, по ее мнению, было большим чудом техники, чем сама машина, потому не заметила, как автомобиль сдвинулся с места, и чуть не ударилась лбом о переднее стекло.

– Осторожней! – закричал Эдичка, не выпуская, к счастью, руля, – разве ты не видишь, что мы едем!

София и на этот раз не стала отвечать, только на всякий случай схватилась за ручку двери: муж был нервным и тормозил при малейшем шевелении впереди или на обочинах. И сейчас он вертел головой то в одну, то в другую сторону, опасаясь, что некий возвращающийся от «девиц» пациент может выскочить на дорогу перед машиной, а особенно бдительным стал, когда они доехали до ворот и пришлось поворачивать налево – вытянув шею, он пытался увидеть, не выезжает ли из-за угла автобус санатория, и, только убедившись, что путь свободен, вывел машину по широкой дуге на ухабистую деревенскую дорогу.

– Поезжай медленнее, чтобы мы увидели Эрвина, если он вдруг выйдет навстречу!

– Увидим, увидим, не бойся! – проорал Эдичка в ответ, но послушно снизил скорость, возможно, и для того, чтобы бросить взгляд на участок – все ли в порядке, не вторгся ли вор в сарай для инструментов? – в муже уже проснулся инстинкт собственника.

Они миновали будущий дом, первый этаж которого был почти достроен, переехали деревянный мост и повернули еще раз налево, на липовую аллею. До шоссе оставалось километра полтора, по нему до станции еще два с половиной, итого четыре, прямо по тропинке было не больше двух с половиной, но прямой путь для того, чтобы ковылять по нему на костылях в темноте, не годился.

– А что случилось с Эрвином, опять приступ? – поинтересовался Эдичка, теперь, когда они оказались на ровной дороге и при свете фонарей можно было легко объезжать лужи, он чувствовал себя увереннее и был способен разговаривать.

– Он исчез. Взял с собой всю свою одежду и оставил записку, что едет в Ригу начинать новую жизнь. Этому я не верю, что ему там делать, он был в Риге всего дважды в жизни, первый раз в юности, на соревнованиях по волейболу, и второй в командировке, лет двадцать назад.

– Может, у него там какой-то старинный приятель, с тех времен, волейбольных? Или даже бывшая невеста?