Бурлаки

— Правильно! — поддержал Заплатного старик крестьянин, выколачивая о колено самодельную трубку. — Нам с бурлаками надо союз держать. А покуда — какая у нас свобода? Нету ее. Ничего нету — ни земли, ни работы. Одна видимость. — Старик махнул рукой. — Эх-ма! Что Никола Романов, что хрен Керенский — один лешак!

5

Лазаревский приказчик по приказу своих хозяев дал нам расчет. Мы снова оказались на мели. Заплатный не унывал.

— За такое дело не грешно и в безработных походить! За компанию с нами уволили Захара и Федота Сибирякова.

Мы с Захаром устроились в паромщики на земский перевоз, а Заплатному удалось поступить машинистом на паровую мельницу Кузьмы Новикова.

— Когда руки есть, нигде не пропадешь, — поучал меня Андрей Заплатный.

Паромщики жили в землянке с единственным окошком на реку. Каждое утро будило нас раннее солнышко. Умывшись, мы разводили костер, согревались чайком в ожидании пассажиров.

Частенько из-за Камы кричали и по ночам:

— Перево-о-оз! Лодку!

— Уснули, черномазые!

Ночных пассажиров приходилось перевозить мне, как самому молодому. В большинстве это были беглые солдаты. Бывало, что вместо пятачка я получал за перевоз одно солдатское спасибо.

Ночью разводил потухший костер, и мы с перевозчиками до утра слушали рассказы солдат о войне. Говорили они о том, что российское войско самовольно бежит со всех фронтов, что удержать этот поток невозможно, и объясняли:

— Для чего простому человеку война? Война нужна буржуям. Пусть они сами и дерутся. А мы — шалишь! Не старый режим.

Однажды нас позвал к себе Заплатный. Вечером мы с Захаром отправились к нему за три версты.

Двухэтажная мельница построена на ровном месте, на излучине реки Обвы. В нижнем этаже стоял локомобиль, гудели жернова трех мельничных поставов. В верхнем этаже—ковши для засыпки зерна. Сюда по крутым мосткам помольцы носили тяжелые мешки с зерном.

На пеньке около мостков сидел широкоплечий мужик и посмеивался:

— Спирька! Ставь мешок на попа, а потом уж и ныряй под него. Так, так! Ого! Слабина одолела. Тебе зыбку качать, а не на мельницу ездить. В другой раз с мешками бабу пошли.

Мы поздоровались.

— Видите, как слабосильные маются? — сказал он. — Мельник-кикимора мост не мог сделать положе, лесу пожалел, а мужики, видишь, как кожилятся… Васька! С пупа сорвешь! — крикнул он молодому парню, который, с трудом переставляя ноги, тащил кверху огромный мешок.

— Ты, Федюня, сидишь, как сыч на колу, да похохатываешь, — обратился к мужику один из помольцев. — Сам бы попробовал мешки в такую гору потаскать, узнал бы кузькину мамашу.

— А я не нашивал? На барже у Мешкова в прошлом году по двадцати пудов из трюма выносил. У вас не мешки, а котята. Я их сразу четыре унесу и не охну.

— Врешь! — стали подзадоривать Федюню. — Четыре мешка ни в жизнь не унести!

— Унесу! Сказал — унесу.

— Брось! Мало киселя хлебал.

— С чего, черти, напали? — Федор подошел к возу с мешками. — Накладывай! — И подставил могучую спину.

Сперва ему на левое плечо навалили семипудовый мешок, затем такой же на правое. Федюня стоял, как дуб, широко расставив ноги, как будто в землю врос. Сверху ему положили еще мешок.

— Давай четвертый! Живее! — крикнул он хрипло.

Подняли четвертый мешок.

Федор поднатужился, чуть выпрямился. Осторожно переставил одну ногу, другую и стал подниматься по крутым мосткам.

Зрители шумели:

— Бык! Бык, истинна икона… Прет больше двадцати пудов.

Федор спокойно поднимался по мосткам. Вдруг, не доходя сажени две до места, он лаптем зацепился за торчавший в мостовине гвоздь. Судорожно ухватившись свободной рукой за поручень, Федор пошатнулся и упал, придавленный мешками. Когда его высвободили из-под груза, он был без сознания. Левая нога вывернулась в сторону. Изо рта шла кровь.

— Дохвастался, — заметил кто-то, но это замечание никто не поддержал. Искалеченного силача увезли в село к фельдшеру.

По-прежнему гудела мельница. Мужики гуськом таскали по крутым мосткам мешки с рожью.

— Здорово, товарищи! — приветствовал нас Заплатный, когда мы пришли к нему в машинное отделение. — Сашка! Чего в землю уставился?

Я рассказал о только что случившемся несчастье.

— Мы все такие, — задумчиво произнес Заплатный. — Тащим на своей бурлацкой спине непосильный груз и падаем в тартарары!

Заплатный привел нас в старый кирпичный карьер недалеко от мельницы. Из моих знакомых здесь был Федот Сибиряков. Он сидел на куче сухой глины и о чем-то спорил, с незнакомым мне человеком в черной шинели. Это был флотский матрос Ефимов. Среднего роста, русый, с пышными с проседью волосами, в брюках клеш. На открытой груди — татуировка: молот и якорь.

Ефимов рассказал нам, что сейчас по всей России бастуют рабочие, крестьяне отбирают помещичьи земли, Временное правительство стягивает к Петрограду казачьи части, чтобы принудить народ к повиновению и задушить революцию…

Мы разошлись поздней ночью.

В течение лета и осенью Павел Иванович Ефимов несколько раз приезжал к нам. Через него мы хорошо знали, что делается в стране.