Бурная жизнь Ильи Эренбурга

В 1962 году Эренбург часто встречается с молодежью: в университете, в клубах домов культуры, в театре «Современник», флагмане тогдашнего сценического авангарда. «В Московском университете обсуждение „Мемуаров“ превратилось в митинг, — вспоминал художник Александр Глезер. — Студенты осуждали за трусость своих отцов, допустивших недавнее прошлое, требовали всей правды до конца, в общем, вели себя так, словно они говорили не о книге, а собрались на политическую манифестацию»[569]. Как реагировал Эренбург на такое поведение молодежи, открыто ставящей самые неудобные вопросы? По своему обыкновению, он не спешит публично казниться и предпочитает не играть с огнем. Когда его спрашивают, что он думает, например, о Шолохове или Кочетове, он уклоняется от прямого ответа, замечая: «Здесь более или менее душегубка». Но эта уклончивость парадоксальным образом била точно в цель. В его ответах поражает все та же, столь характерная для него смесь «европейского» менталитета, культивирующего индивидуализм и терпимость, с советским, ставящим во главу угла «коллективную ответственность» и «партийную дисциплину». Когда аудитория освистывала то сталинистов, то ненавистников Сталина, Эренбург преподавал урок демократичности и терпимости, позволяя и тем, и другим высказывать свои убеждения. Он предлагал отказаться от привычки посылать лектору анонимные записки и задавать вопросы вслух; он поощрял в молодых любопытство, независимость, собственный взгляд на вещи. Ему не нравилось, что на писателя часто смотрят как на «универмаг», где можно получить ответы на любой вопрос[570]. Но когда один из молодых слушателей заявил, что мемуары представляют собой «обвинительный акт против наших отцов», Эренбург восстал против такого понимания его книги: «Мне кажется, сейчас вам важно очиститься <…> от подмены критической мысли готовыми ответами и больше смотреть: нет ли этого и в ваших молодых товарищах, — чем думать о том, что надо составить обвинительный акт против папаши. Папашу вы обругали, а рядом растет ему смена. Надо заставить всех мыслить и мыслить. <…> Надо быть немного сложнее». Он настаивает на том, что у молодых есть долг перед прошлым: им дано немало — мир, мощь и богатство родной страны, Советского Союза, и всем этим они обязаны своим отцам, которые трудились не покладая рук, терпели лишения и страдания. Если бы в этом зале присутствовал Лазик Ройтшванец, который не любил, когда личность «подменялась печатью», он, как и студенты университета, вряд ли остался бы доволен ответами Эренбурга. Писатель закоснел в своем видении сталинской эпохи, он даже себе самому не позволял задаваться вопросами о причинах массового террора, об ответственности интеллигенции. Оказавшись лицом к лицу с молодежью, с ее сомнениями, Эренбург мог предложить один-единственный умиротворяющий ответ: «другие времена, другие нравы…» Мол, приход к власти фашизма в Европе и диктатура внутри страны не оставляли другого выхода, кроме приверженности Сталину. Кстати, ни о существовании ГУЛАГа, ни о рабском труде заключенных он не упомянул ни разу.

Эти встречи с молодежью происходят в атмосфере общей эйфории и упоения свободой. «Новый мир» и «Юность» предлагают читателю все более смелые и крамольные публикации; более того, нонконформисты добиваются успехов и на административном поприще: первые выборы в московском отделении Союза советских писателей, проходившие путем тайного голосования, закончились победой молодых поэтов Евтушенко и Вознесенского; «старик» Эренбург поддерживал их. Поэтические вечера, неформальные выставки художников-абстракционистов, дискуссии в Домах культуры — все это расшатывает старые авторитеты. В 1961 году выходит в свет небольшая книжка о Пикассо, написанная двумя молодыми авторами Андреем Синявским и Игорем Голомштоком. Часть тиража была сразу уничтожена. Эренбург обращается к Пикассо, стараясь убедить его принять Ленинскую премию мира: по его мнению, это помогло бы советской молодежи выиграть битву за современное искусство. Пикассо, вопреки своему отвращению к официальным знакам признания, сдается на уговоры друга, но в своем ответе Комитету защиты мира выдвигает одно условие: премию ему должен вручать не советский посол, а лично Илья Эренбург. В сентябре 1962 года сам Хрущев разрешает А. Твардовскому опубликовать в «Новом мире» первое произведение, посвященное сталинским лагерям, рассказ тогда еще безвестного Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича». С разрешения Первого секретаря «Правда» печатает стихотворение Евгения Евтушенко «Наследники Сталина». Казалось, оттепель вот-вот перейдет в настоящую весну.

Масштабная провокация