Бурное лето Пашки Рукавишникова

Брюки брюками, но когда первые восторги улеглись, в Пашке снова, второй уже раз за этот день, зашевелились какие-то нехорошие, скользкие мысли и предчувствия.

Он ещё не думал ничего определённого, мысли его ещё не выразились в жёстких словах, после которых человеку надо что-то делать, что-то предпринимать.

Пашка сомневался.

С одной стороны на пляже никакого магазина не было, а с другой — Генка был хороший, весёлый парень. И смотрит открыто, глаза у него не бегают. Не похож он на… На кого?

Пашка не решился даже про себя произнести это короткое мерзкое слово.

На человека, который может сделать гадость, скажем так, — подумал он.

А ведь деньги-то он как-то странно нашёл и торопится теперь, будто убегает. Ишь чешет. Как олень. Только пятки сверкают.

Но он добрый. И приветливый. Пожалел тогда на насыпи Пашку. И лицо у него хорошее — нормальное человеческое, никакой челюсти, никаких мутных глаз, никакого низкого лба в прыщах. И джинсы, ох, какие брючки — блеск.

А почему татуировка?

Тьфу!!!

Пашка запутался окончательно.

Подождать надо. И разобраться. Отец всегда говорит, что торопиться надо только при ловле блох.

Блох Пашка никогда не ловил, но что на человека по торопливости наклепать можно, это уж точно.

«Может, мне всё кажется? Нельзя так. Нельзя про человека плохое думать, если сам не понял ещё, что к чему», — решил Пашка.

И тут же пришло в голову: «А Лисиков? С ним я тоже всё разбирался, пока он меня с поезда не выпихнул».

Снова всё полетело кувырком. Надо было начинать думать сначала.

Но тут они выбежали на шоссе.

— Ф-фу, упарился!

Генка вытер потное лицо рукавом.

— Хо-хо, братишка! Уря! Теперь порядок. На попутке домчим. В два раза быстрее будет. Я, понимаешь, с девушкой договорился встретиться, — доверительно сказал он Пашке, — вот такая девушка! — Генка показал большой палец и подмигнул.

— Скажи мне, Генка, а где ты купил всё это? Только правду. Разве здесь есть магазин?

Генка расхохотался.

— Ну и настырный ты! Ну и язва! Да за кого ты меня принимаешь, салака? Только правду… В магазине… В каком это ты магазине такие шмотки купишь? Соображать надо. У спекулянта купил. У фарцовщика, понял? Слыхал про таких гусей? Они у иностранных туристов покупают, а потом нам, честным труженикам, продают, наживаются.

В голосе Генки были гнев и презрение. Пашка облегчённо вздохнул и заулыбался. У него отлегло от сердца.

— А ты кто, Генка? Где работаешь? — спросил он.

— Скокарь я.

— Токарь?

— Ага.

— Ты что, в отпуске сейчас?

— Точно. Угадал ты, Пашка.

— Может, ты со мной поедешь? Я тебя с Володькой познакомлю.

— Посмотрим. Может, и поеду.

«Ну вот, а я-то, дурак, всяких глупостей навыдумывал, — упрекнул себя Пашка. — Хорошо ещё, что Генка не знает. Стыда бы не обобрался. А всё из-за Лисикова проклятого. На каждого теперь думаю, как балбес последний».

На шоссе показалась машина.

— Карета подана, мой повелитель, — торжественно проговорил Генка и трахнул Пашку по плечу.

Начиналась обещанная Генкой беззаботная жизнь.

Глава одиннадцатая. Ночлег у «старушки»

В город добрались быстро, с ветерком. Стояли в кузове, облокотись на кабину. Генка барабанил пальцами по крыше и во всё горло распевал песню про фонарики ночные.

Ветер облеплял рубашкой тело, ерошил волосы, щекотал прохладными пальцами шею.

Машину швыряло на выбоинах, приходилось приседать, балансировать, хвататься за борта.

Грузовик становился кораблём, а Пашка морским волком. Вокруг грохотал шторм, хлестали волны, но Пашке, разумеется, всё было нипочём.

Он ещё не успел окончательно разобраться, кто он такой — то ли пират на бригантине, то ли командир торпедного катера, летящего в атаку, как грузовик заскрежетал тормозами и остановился.

— Приехали, — крикнул Генка и спрыгнул на землю. Пашка сиганул за ним.

Он видел, как Генка пытался сунуть рубль шофёру — круглолицему, со смешной детской чёлочкой парню в лоснящейся от старости кожаной куртке.

Но парень, поначалу добродушно улыбавшийся, увидев деньги, улыбаться сразу перестал, сквозь зубы что-то тихо сказал Генке и укатил.

Генка побледнел, сердито сунул рубль в карман и сплюнул.

— Вот дубина! — сказал он. — Ему бы спасибо сказать, так нет ругается ещё. Честность свою людям в нос суёт.

Генка долго ещё возмущался, а Пашка ликовал.

— Ты-то чего радуешься? — окрысился на него Генка. — Кто он тебе? Родственник?

— Ага, ответил Пашка, — мне все шофёры родственники. У меня батя шофёр.

— И тоже не берёт?

— Что?

— Вот эти любезные бумажечки, — Генка помахал рублём.

— Нет. Не берёт.

Пашка так это сказал, что Генка обозлился ещё больше. Он помолчал, потом криво и жёстко усмехнулся и, будто кому-то третьему, в сторону бросил:

— Ну, ты-то не в батю.

Пашка остановился. У него перехватило дыхание. Он, как рыба, молча открывал и закрывал рот и никак не мог ответить Генке.

Эта короткая, вскользь брошенная фраза ударила Пашку словно кулаком под дых.

Пашка увидел испуг в Генкиных глазах. Видно, тот не ожидал, что его слова так подействуют.

Генка быстро, горячо заговорил. Он смеялся, хлопал Пашку по спине, а Пашка глядел на него, как на экран немого кино.