Бурное лето Пашки Рукавишникова

А тот, тёплый, живой, мягкий, доверчиво прижался к нему и спрятал нежную свою мордаху Пашке под мышку.

И это было так приятно, что Пашка счастливо засмеялся.

— Ты посиди тут! Гляди не уходи только, отдохни! — крикнул хозяин и снова побежал на пожар.

И все вокруг тоже побежали туда снова, потому что пожар полыхал вовсю и люди боялись, как бы не загорелись соседние дома, а то и вся улица.

Людям надо было бороться, и они убежали.

С Пашкой остался один Джамал. Он глядел на Пашку и улыбался так, что сразу было видно — этот человек замечательный, верный друг и он ни капельки не завидует Пашкиной огромной славе, а только рад за него и даже горд.

Прибежала, запыхавшись, тощая деловитая девчонка. Спросила:

— Тебя как звать-то?

— Пашка. А тебя?

— Милаха. Ну, я побежала тушить! Эх, здорово!

— Коза ты глупая, — сказал Джамал.

— Сами дураки! — крикнула Милаха издали и показала длиннющий синий язык.

Вот и весь разговор. Хорошая была девчонка. Не она бы — пропали бы овцы, как пить дать.

Так решили Пашка с Джамалом и тут увидели, что уже настал вечер, начало темнеть.

Тогда они подхватили козлика и пошли к великой реке Иртыш, которую когда-то завоевал Ермак Тимофеевич.

Они пошли, потому что у них были свои важные дела и ещё потому, что честно считали: на пожаре их помощь больше не требуется, сделали они всё, что могли, а путаться под ногами у взрослых — занятие глупое и совсем невесёлое: несмотря на свои героические подвиги, запросто можно схлопотать по шее в таком диком переполохе. Они пошли, теперь уже втроём, туда, где спокойно и равнодушно ко всем пожарам на свете, равнодушно ко всяческой человечьей суете текла великая река Иртыш.

Глава двадцатая. Прыжок

Когда они спустились к реке, вечер заметно потемнел и сгустился.

От воды подымался тёплый, парной туман, обволакивал буксиры, баржи, подъёмные краны. Силуэты их становились неверные, зыбкие, будто размытые.

И от этого всё вокруг делалось таинственным и загадочным, и хотелось говорить только шёпотом.

Огромный работяга-Иртыш, умаявшись за день, перетаскав на своей могучей спине немыслимой тяжести грузы, укладывался спать — широкий и спокойный, как притомившийся грузчик. Было тихо-тихо, только чуть слышно журчали пологие, облизывающие песчаный берег волны да иногда, будто спросонья, вскрикивал вдалеке тонкий гудок какого-то катера-полуночника.

Но это только с первого взгляда казалось, что всё вокруг уснуло.

Вот зашлёпали по воде вёсла, на миг показалась и вновь нырнула в туман узкая лодка с одиноким человеком на вёслах.

Куда он скользит, хоронясь от людского глаза? Может быть, это браконьер плывёт проверить свои тайные сети?

Вот затарахтел приглушённо подвесной мотор и сразу стих.

Что случилось с ним?

Всё таинственно и непонятно.

А вот, как огромный дом, залитый ликующим щедрым светом, легко и стремительно, бесшумно, будто во сне, проплыл пассажирский пароход.

Нет, Иртыш не спал и ночью. Он и ночью нужен был людям. Он никогда не спал — могучий бессонный великан.

Три баржи вынырнули из темноты расплывчатыми чёрными пятнами. Они показались гораздо больше и выше, чем днём.

Теперь новая проблема встала перед мальчишками: как взобраться на них?

Между берегом и ближней баржой блестела полоска воды шириной метра в два.

Расстояние само по себе не очень-то большое, но ребята не знали, какая тут глубина, и потом, если даже глубина небольшая, всё равно на гладкий высокий борт не больно-то заберёшься, да ещё с козлёнком.

Козлик мирно спал на руках у Пашки. Он причмокивал во сне и посапывал, как ребёнок. Иногда ножки его часто дёргались, — видно, снилось ему, что он бегает по зелёному, весёлому лугу.

Мальчишки на ощупь обшарили весь берег перед баржами и наконец нашли длинную узкую доску.

Пашка осторожно, чтоб не разбудить, положил козлёнка на песок и стал помогать Джамалу.

Один конец доски сунули в воду, воткнули в мокрый песок, другой уложили на борт баржи.

Мостик получился хлипкий, дрожащий.

Пашка пошёл за козлёнком.

Когда он вернулся, Джамал уже стоял на барже.

— Иди осторожно. Очень качается, — прошептал он и сел верхом на конец доски. — Давай. Я держать буду.

Доска прогибалась почти до воды и тряслась, как живая.

Пашка шёл по этому хилому мостику, как циркач по канату, осторожно прижимая к груди козлёнка, напрягшись всем телом.

Посреди доски был момент, когда Пашке показалось, что он падает. Доска ходила ходуном, ноги дрожали. Пашка стоял, извиваясь всем телом, как змея перед дудкой факира, балансировал.

Козлёнок проснулся и удивлённо сказал:

— Ме-е-е?!

Но тут Джамал перегнулся через борт, вцепился в протянутую Пашкину руку и втащил его на баржу.

Они постояли минуту, тяжело дыша, приходя в себя.

Потом тихо засмеялись и швырнули доску в воду.

Плеск был такой громоподобный, что мальчишкам показалось, будто враз проснулась вся река.

Ребята застыли, ожидая криков, шума встревоженных людей, но всё было тихо, и они успокоились. Доску подхватило течением и унесло. Следы вторжения были уничтожены.