Билли поднял револьвер, целясь Патрику в голову.
– Нет! – крикнул я изо всех сил, охваченный ужасом. – Нет!
Билли чуть вздрогнул и спустил курок. Револьвер глухо кашлянул. Пуля вошла Патрику в голову. Он было вскинул руки, но тут его поглотила тьма. Он зашатался и упал в проходе лицом вниз, его рыжеватые волосы разметались возле двери в туалет. Я смотрел на подошвы его ботинок и вдруг отметил про себя, что один из них нуждается в починке.
Глава 14
Ярдман и Джон подошли к разобранному боксу и уставились на тело Патрика.
– Зачем вы сделали это здесь? – спросил Джон.
Билли не ответил. Он вперился взглядом в меня.
– Билли, – вкрадчиво переспросил Ярдман. – Мистер Раус-Уилер хочет знать, почему ты застрелил пилота именно здесь.
– Я хотел, чтобы ты поглядел, – отозвался Билли, обращаясь исключительно ко мне.
– О боже! – тихо сказал мистер Раус-Уилер, он же Джон, и я понял, что он смотрит на мои ребра.
– Это вот называется хорошая стрельба, – спокойно пояснил Билли, поймав его взгляд и воспринимая его возглас как комплимент. – На нем нет жира и кожа тонкая. Видите, каждая пуля прошла точно над ребром. Тонкая работа, а? Я говорю об этих линиях. Точно прочерчено. А краснота и чернота – это просто следы ожогов.
Раус-Уилер, надо отдать ему справедливость, был близок к обмороку.
– Ладно, кончай и его, – сказал Ярдман.
Билли поднял револьвер. Во мне не было страха, только горечь.
– Он не боится, – сказал вдруг Билли.
– Ну и что? – спросил его Ярдман.
– Я хочу, чтобы он испугался.
Ярдман только пожал плечами и сказал:
– Не понимаю, не все ли равно…
Но Билли было не все равно.
– Можно, я еще подожду? Нам же ждать несколько часов.
– Ладно, Билли, – вздохнул Ярдман, – если тебе так невтерпеж. Только сначала сделай все, что положено. Закрой занавески на иллюминаторах. Нам не нужны зрители. И скажи, чтобы Джузеппе выключил посадочные огни. А то он о них явно позабыл. Он уже приготовил краску и лестницу. Он, ты и Альф можете приступить к делу – надо закрасить название авиакомпании и регистрационный номер самолета.
– Ладно, – сказал Билли. – А тем временем я что-нибудь придумаю. – Он приблизил свое лицо ко мне и, кривляясь, произнес: – Что-нибудь особенное для его графской милости.
Раус-Уилер перешагнул через труп Патрика, сел в кресло и закурил сигарету. Его руки тряслись.
– Почему вы позволяете ему это? – спросил он Ярдмана.
– Бесценный работник, – вздохнул Ярдман. – Прирожденный убийца. Такие редко встречаются. У него поразительное сочетание бесчувственности и страсти к наслаждению. Если можно, я даю ему порезвиться. Это вроде награды за труд. Он ведь убьет любого. Было бы приказано. Я бы не смог так, как он. Ему убить человека – все равно что раздавить букашку.
– Но он такой юный, – возразил Раус-Уилер.
– От них польза именно в этом возрасте, – сказал Ярдман. – Билли сейчас девятнадцать. Лет через семь-восемь я бы уже не стал ему доверять так, как сейчас. Есть риск, что после тридцати убийца сделается слишком сентиментальным.
Раус-Уилер прокашлялся, пытаясь говорить так же равнодушно, как Ярдман, но голос у него срывался. Он сказал:
– В общем, у вас на поводке тигр.
Он хотел закинуть ногу за ногу, но задел каблуком труп Патрика. С гримасой отвращения он попросил:
– Нельзя ли его чем-нибудь прикрыть.
Ярдман кивнул, встал и подошел к багажному отделению, откуда достал серое одеяло и накрыл им Патрика, а я смотрел на Рауса-Уилера, который избегал моих взглядов. Кто же он такой, размышлял я, и почему так необходимо его перебросить дальше, даже ценой жизни троих ни в чем не повинных пилотов?
Неприметной наружности человек лет тридцати пяти, с метками под глазами и капризным ртом. Человек, который никак не мог привыкнуть к насилию, царившему вокруг него, и пытающийся умыть руки. Пассажир, билет которого оплачен смертью и горем.
Накрыв Патрика, Ярдман присел на доски бокса. Верхний свет отражался на его лысине, и от черной оправы очков на щеках и глазах возникли глубокие тени.
– Я очень жалею, мой мальчик, жалею всей душой, – сказал Ярдман, закуривая сигарету и глядя на результат упражнений Билли в стрельбе. – Он натворил черт знает что.
Пожалуй, если и жалеет, то самую малость. Во всяком случае, не всей душой. Если у него вообще таковая имеется.
– Вы понимаете, что хочет Билли? – спросил Ярдман, выбрасывая спичку.
Я кивнул.
– Может, вы могли бы пойти ему навстречу, мой мальчик. Попросите о снисхождении. Иначе, признаться, у вас возникнут трудности.
Я вспомнил свои глупые хвастливые слова в первый день знакомства с Билли, что я могу быть очень крутым. Теперь нужно было это доказывать. У меня на этот счет были большие сомнения.
Не дождавшись от меня ответа, Ярдман сказал не без сожаления:
– Глупо, мой мальчик. Не все ли вам равно, как себя вести, если впереди смерть?
– Поражение. – Я прокашлялся и проговорил отчетливо: – Поражение на всех уровнях.
– В каком смысле? – нахмурясь, спросил он.
– Коммунисты слишком алчны, – сказал я.
– Не понял, – отозвался он. – Вы говорите что-то не то…