Бурный поток

   Богомолов на этот раз не ошибся: Нилушка действительно открыл кампанию, которую и повел по всем правилам искусства. Покупка мансуровских заводов Зостом была отпразднована очень широко на московском заводе одного из его камрадов, который, как и старый Зост, вырос из ничего: приехал в Москву из Германии в одной курточке.   Это было настоящее торжество той партии, к которой примкнул Нилушка. Были тут и знаменитые братья заводчики Госсенбах, которые имели несколько заводов на Урале, в Финляндии и в Сибири и забирали все новую силу, был нефтяной король Рейнах, были фабриканты Сутгоф, комиссионер Мостих и еще много других заграничных камрадов. Из этой сплоченной и сильной капиталами массы резко выделялся посланный на московскую выставку американскими железозаводчиками агент, мистер Брукс; это был типичный янки в традиционном цилиндре, с выбритою верхнею губой, с козлиною бородкой, с сигарой в зубах и с руками, засунутыми в карманы панталон.   Гостей набралось человек шестьдесят, и хозяин завода сначала показал им все свое заведение, поставленное образцово по всем статьям до последних мелочей, а потом уже собственно открылся самый пир в длинной, роскошно меблированной готической зале. Когда все разместились за длинным столом, хозяин сказал первый спич в честь виновника торжества, Зоста.   Десятки рук потянулись к старому Зосту, и он не успевал отвечать на сыпавшияся на него со всех сторон поздравления и рукопожатия.   Конец обеда принял довольно некрасивый вид, как это иногда случается в подобных торжественных случаях; ужасно ели, ужасно пили, ужасно кричали. Нилушка хотя и пил вместе с другими в качестве ученаго друга, но чувствовал себя как-то не в своей тарелке и, улучив удобную минуту, незаметно удалился с этого горланившаго торжества; с ним вместе ушел и янки Брукс, которому очень понравился московский ученый друг, что он и высказал с чисто-американскою грубою откровенностью.   -- Вы куда, профессор?-- спрашивал Брукс, когда они очутились уже у "Лоскутной".   -- Во-первых, я не профессор, а во-вторых, мне пора домой,-- сонно ответил Нилушка.   -- Э, вздор, едем куда-нибудь...   -- Да куда? '   -- В "Эрмитаж"... Отлично проведем вечер.   Нилушка постоял, подумал и поехал. Янки развеселился напропалую и болтал всю дорогу до "Эрмитажа". Нилушка опомнился только уже в "Эрмитаже", когда он сидел с янки за отдельным столиком под развесистою липой.   -- Знаете, янки, я говорил против совести...-- откровенничал окончательно опьяневший Нилушка, мотая своею головой как-то по-телячьи.-- Что мне все эти колбасники... а?.. Собственно говоря, хуже нам не будет... промышленность мы двинем... да. А то нехорошо, что вместо одного зла мы покупаем себе другое, может-быть, еще горшее перваго...   -- Именно?   -- А вот...   Нилушка не окончил фразы, встал из-за стола и, пошатываясь, бросился догонять проходившую невдалеке парочку. Это был Теплоухов, гулявший под руку с Julie.   -- Эй! Евстафий Платоныч!-- кричал Нилушка, продираясь сквозь толпу и толкая встречных.-- Мне необходимо сказать вам два слова... всего два слова.   Теплоухов повернул сморщенное и недовольное лицо и едва кивнул головой, но от пьянаго Нилушки трудно было отделаться; он поздоровался с Julie и пошел рядом.   -- Мне всего только два слова необходимо вам сказать...-- повторял Нилушка заплетавшимся языком.-- Я сейчас только вернулся с похорон.-- Нилушка засмеялся пьяным, совсем глупым смехом и качнулся в сторону; Julie предчувствовала неприятную сцену и заметила:   -- Не лучше ли, Нил Кузьмич, сказать ваши два слова завтра?   -- Э, барышня, нельзя -- очень важныя слова-то... да!.. Сами увидите...   Пошатываясь и улыбаясь, Нилушка довольно безсвязно разсказал об обеде. Теплоухов молчал и только как-то весь вытянулся, как всегда делал в минуту волнения. Рука, на которую опиралась Julie, теперь задрожала и разогнулась разслабленным движением.   -- Вот и все!-- проговорил Нилушка, начиная прощаться.-- Я считал своим долгом предупредить вас на всякий случай, потому что не люблю этой игры в темную... До свидания, барышня.   -- Домой...-- слабо проговорил Теплоухов, когда Нилушка отошел.   -- Тебе дурно?   -- Да... Так, маленькая слабость. Это со мной бывает..   Julie стоило большого труда вывести шатавшагося Теплоухова из толпы и усадить в экипаж; публика приняла его за пьянаго и проводила насмешливыми улыбками и переглядываньем.   -- Здорово кокнул барин-то!-- заметил старик-купчик, когда коляска Теплоухова отехала.-- А из богатых: вишь, какая коляска... С дочерью, надо полагать.   Всю дорогу Теплоухов лежал в коляске, откинувшись на стеганую спинку, и Julie с ужасом чувствовала, как у ней на руках холодеет это безжизненное тело.   "Он умирает!" -- мелькнуло у ней в голове, и она инстинктивно отодвинулась в свой угол.   В "Славянский Базар" Теплоухов был привезен в безсознательном состоянии; его принесли в номер на руках. Поднялась обычная в таких случаях безтолковая суетня и суматоха; Julie послала за Богомоловым и за доктором и старалась привести в чувство больного, спрыскивая его холодною водой. Явился доктор, осмотрел больного, послушал пульс и только покачал головой.   -- Что такое с ним?-- спрашивал шопотом Богомолов, наклоняясь через плечо доктора.   -- Совсем безнадежен!-- сухо ответил старик-доктор и как-то подозрительно осмотрел Julie с ног до головы.-- Очень странный случай, да...-- заметил он точно про себя.   Через полчаса безсознательной агонии Теплоухова не стало. Из бокового кармана летней визитки Теплоухова, когда его укладывали на диван, выпал какой-то футляр из английской кожи; Богомолов поднял его и раскрыл, в футляре лежала маленькая серебряная спринцовка, какую употребляют для впрыскивания, и флакон с какою-то жидкостью.   -- Вот посмотрите, что это такое?-- показал Богомолов находку доктору.   -- А...-- протянул многозначительно доктор. Это -- морфий... очень хорошо.