Бурые Маслянистые Пятна

Рано утром его разбудил сердитый голос Коно-Тея. Просперо долго не мог понять, в чем дело, а потом догадался, что инспектор особой секции (Просперо с удовольствием поздравил его с повышением) при оперативной группе подполковник Коно-Тей обходит бараки вместе с подчиненными ему инструкторами, проводя плановый обход.

– Почему не на работах? – сурово спросил Коно-Тей. – Болен?

– Нет, – ответил Просперо, почему-то волнуясь. – Я Просперо. Вы разве не узнаете меня?

– Просперо?.. Хм… Кажется припоминаю, – он задумался, величественно почесывая подбородок. – Дисциплина, Просперо, всех касается, невзирая… – Он повернулся к инструкторам и сказал: – Разберитесь. И проверьте у него справки. Я думаю, он годен к раскирпичиванию.

Они ушли, а Просперо вновь остался один. Он был не в состоянии делать что -либо и поэтому просидел, уставившись в одну точку, до обеда. Но вместо обеда ему принесли толстую пачку листовок и велели распространить среди пихармистов. На этот раз в листовке говорилось о броске на 500 метров, о явной активизации раскирпичивания и о новых успехах в засеве. Особо было выделено сообщение о цикле лекций подполковника Коно -Тея.

Просперо вышел из барака и, подойдя к группе людей, катавших по поляне бочки, стал молча раздавать листовки, люди шарахались от него в сторону, но листовки брали, и Просперо вдруг неожиданно для себя понял, что все это очень напоминает задание доктора фон Заусеница. "Волк, волк!" – вспомнил он. Везде было одно и то же.

Просперо уже не помнил, откуда он взял, что профилакторий – реальная альтернатива Городищу, но когда он верил в это, ему было легче. Здесь, в профилактории, он впервые столкнулся с осмысленной деятельностью, которую, правда, был не в силах понять, но сам он тянулся к ней. Странное его смущало, он надеялся, что когда -нибудь все это обилие непонятного каким-то причудливым образом соединится между собой, и сразу все прояснится.

Просперо прекрасно понимал, что он из тех людей, которые привыкли примыкать. Что-то внутри его заставляло искать людей, чьи дела, идеалы, взгляды, мысли могли бы в нем самом зажечь тот огонь, что делает человека человеком. Однако все вокруг было настолько неясно и туманно, что, постепенно, желание понять, разобраться в этом хаосе пропадало. И Просперо решил, что перед ним разыгрывается какой-то глупый спектакль, где люди подменяли собой кукол, и кто-то невидимый, где-то за ширмой, дергал их за веревочки и заставлял говорить придуманный заранее текст. И слова, которые вырывались из подконтрольных ртов, и действия, подчиненные чужой воле, получались нарочито бессмысленными, как будто и в самом деле разыгрывался безвкусный и пошлый фарс…

Над Городищем тонкой пеленой навис черный туман. Оно снова, как и всегда по утрам, изменило свой облик – видимо, передовой отряд продвинулся еще на сотню метров.

Просперо поднялся с травы и с наслаждением потянулся. Солнце уже поднялось достаточно высоко и стало ясно, что утро получилось великолепное.

Удивившись еще раз, как легко оказалось в профилактории занять руководящее положение, ему для этого понадобилось придумать новое направление в деятельности пихармистов – рытье колодцев и предать этому занятию идеологическую форму – как единственно возможному направлению национального возрождения.

Черный туман неожиданно взметнулся вверх уродливыми клочьями, сквозь которые пробивались ослепительно красные языки пламени. Опять что-то горело. Просперо вспомнил, что передовой отряд встретил непонятное сопротивление в 22 квартале. Неорганизованное, жестокое, бессмысленное… И теперь 22 квартал горел.

Вскоре дым полностью скрыл каменные скелеты Городища, и Просперо разочаровано отвернулся, потом с ногами забрался в кресло и закрыл глаза. Но подремать не удалось – Коно-Тей опять притащил какие-то бумаги на подпись.

Просперо поморщился и осторожно, стараясь не запачкаться, взял в руки ручку.

– И откуда вы их только берете? – раздражено спросил он. – Все бумаги, бумаги…

Коно-Тей застенчиво опустил глаза.

– Когда я был вашим секретарем, бумаг было явно меньше, – уже менее сурово продолжил Просперо. Ему нравилось, как Коно-Тей смущается.

– Отчетность…, дела, только самое необходимое, – забормотал Коно-Тей. – Если бы не важность момента…

– Ладно, ладно… Как там сводка?

Коно-Тей вытащил из папки бумагу и принялся читать ее. Как и следовало ожидать, за ночь ничего существенного не произошло. Правда, в 22 квартале не обошлось без перестрелки.

– Опять этот 22. Надо что-то предпринять.

– Уже, – осторожно перебил его Коно-Тей. – Он сгорел. Сам. И это исключительно правильно.

Он протянул какой-то листок.

– Требуется ваша подпись.

Просперо попробовал прочитать. Это оказалась памятка парашютиста.

"Памятка парашютиста.

1. Внимательно следи за укладкой парашюта. Устраняй неисправности заблаговременно.

2. Соблюдай при посадке внутренний распорядок.

3. Не шуми.

4. Прыгай по сигналу.

5. Выпрыгнув, дерни за кольцо.

6. Если основной парашют не раскроется, воспользуйся запасным.

7. Если и этот откажет, сгруппируйся и включи систему аварийного подрыва.