Буржуа: между историей и литературой

системы устойчивых и переносимых диспозиций, структурированные структуры, предрасположенные функционировать как структурирующие структуры, т. е. как принципы, порождающие и регулирующие практики и представления, которые могут быть объективно адаптированными к их цели, однако не предполагают осознанную направленность на нее и непременное овладение необходимыми операциями по ее достижению[141].

Трехчастные предложения Дефо – прекрасный пример тезиса Бурдье: «структурированные структуры», которые рождаются без всякого плана, путем медленного наращивания разнородных, но совместимых друг с другом элементов; и то, как они, достигнув полноты своей формы, «регулируют» – без «осознанной направленности» – «практики и представления» темпоральности у читателя. И термин «регулировать» имеет в данном случае глубоко продуктивный смысл: дело не в том, чтобы подавлять другие формы репрезентации времени как иррегулярные, но в том, чтобы дать основу, которая будет грамматически жесткой и в то же время достаточно гибкой, чтобы ее можно было приспособить к разным ситуациям[142]. В отличие от стиха, который на протяжении тысячелетий «регулировал» образовательные практики через механизм запоминания и который требовал точного повторения данных структур, проза требует субъективного воспроизводства структур, которые должны быть похожими, но подчеркнуто не такими, как оригинальные. В «Теории романа» Лукач нашел прекрасную метафору для этого: творчество духа.

7. Проза II: «дух способен творить»

Горя желанием побольше узнать о своем «маленьком королевстве», Робинзон решает объехать остров. Поначалу препятствием ему становятся скалы, затем ему мешает ветер. Он ждет три дня, затем снова пускается в путь, но все идет не так – «очень глубокие воды… сильное течение… мои весла никуда не годились» – так что он даже решает, что обречен на верную смерть. «И теперь я увидел, – заключает он, – как легко божественному провидению сделать самое несчастное состояние человека еще хуже»[143].

Божественное провидение: аллегорический регистр романа. Но сравнение с неизбежным прецедентом «Путешествия Пилигрима» показывает, сколь многое изменилось чуть больше, чем за одно поколение. У Буньяна аллегорический потенциал текста открыто и систематически активируется в примечаниях к книге, которые превратили историю путешествия Христиана во второй текст, внутри которого лежит истинный смысл книги: когда Сговорчивый жалуется на слишком медленный темп путешествия, addendum [дополнение] Буньяна – «Недостаточно быть Сговорчивым» – превращает этот эпизод в урок этики, который может быть абстрагирован от повествовательного потока и навсегда сохранен в настоящем времени. История имеет смысл, потому что у нее два смысла, и второй смысл важнее: так работает аллегория. Но «Робинзон Крузо» построен иначе. Одно из самых невзыскательных слов в английском языке things [вещи], прояснит, что я имею в виду. Things – третье по частотности употребления существительное у Буньяна (после way [путь] и man [человек]) и десятое по частотности у Дефо (после time [время, раз] и кластера терминов, относящихся к морю и острову). На первый взгляд это кажется признаком близости двух этих книг друг к другу и их отдаленности от других[144]. Но если взглянуть на согласование термина, картина меняется. Вот Буньян:

Все вещи в притчах мы не презираем…

И низкие вещи он сделал проводником божественного.

…знать и открывать темные вещи грешника…

…не лучший способ скрывать вещи, как они есть сейчас, но ждать вещей грядущих.

…ибо видимые вещи Временны; но вещи невидимые Вечны.

…ибо какие еще вещи на земле более достойны языка и уст людей как не Божьи вещи на небесах? Я только хочу привести вещи в порядок.

Вещи глубокие, вещи скрытые, и да пребудут они в тайне.

…так что зачем ему… заполнять свой разум пустыми вещами?[145]