Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

Чтобы обнаружить темную материю, нам понадобится новая, более идейно-ориентированная экономика, которая признает, например, что язык формирует экономику. Для такой гуманитарной экономической науки, которая исследуется в этой и других книгах и над которой работают некоторые другие из нас, методы гуманитарных наук станут столь же научно значимыми, как и методы математики и статистики. Такая расширенная экономическая наука будет внимательно изучать литературные тексты и моделировать на компьютерах, анализировать истории и моделировать максимумы, прояснять с помощью философии и измерять с помощью статистики, вникать в смысл священного и излагать как подсчет профанов. Гуманитарии и социологи перестали бы насмехаться друг над другом, начали бы читать книги друг друга и посещать курсы друг друга. Как это естественно делают их коллеги из физических и биологических наук, они стали бы сотрудничать в решении научных задач. Это не очень сложно, что видно на примере обучения аспирантов. Способный гуманитарий может за пару лет освоить математику и статистику в объеме, достаточном для использования их в экономике. Способный экономист, с гораздо большим трудом, за пару лет может освоить риторику и внимательное чтение, чтобы проследить их применение на кафедре английского языка. Что мешает такому научному сотрудничеству, так это насмешливое невежество, а не сложность задачи.

От вас не ускользнет, что, конечно, существует и политическая мораль. Если бы экономика понималась как нечто большее, чем просто благоразумие, то мы могли бы ее реморализовать. Если бы инновации были следствием желательных этических изменений, то мы могли бы их уважать. Риторические изменения, в конце концов, сами по себе были отчасти обратной связью с достоинством и свободой. Достоинство и свобода, в свою очередь, были отчасти результатом (вспомним схему) давно отточенных прав собственности в Европе, средневековых вольностей городов, конкуренции государств, меньших, чем азиатские гиганты, упадка крепостного права за пределами России, теории достоинства личности в протестантизме и более древних авраамических религиях, частичного освобождения женщин за пределами Средиземноморья, освобождающего разум шока Научной революции для относительно примитивной европейской науки, неравномерное падение религиозных и светских тиранов как раз тогда, когда Азия отказывалась от своих традиций веротерпимости, появление хотя бы крошечной публичной сферы, карьера довольно многих открытых талантов, совершенствование военных технологий, давших Западу и китайцам оружие для победы над аристократическими воинами конной степи или слоновой империи, техника печатания на бумаге, имитированная и усовершенствованная в Китае и мусульманском мире, сделавшая возможным появление периодической печати и достаточно неподцензурных театров и издательств. Все это было в совершенстве реализовано в 1600-1800 годах, но поразительно ново, как кажется, в масштабах северо-западной Европы, даже с учетом недавних выводов о ложности ориенталистских представлений об отсталости Азии.

Если бы технологические изменения были отчасти следствием нового достоинства и свободы, то мы, уважаемые и свободные наследники буржуазного возрождения, могли бы скромно радоваться этому, не впадая в грех гордыни. Если бы наше буржуазное здание не стояло на фундаменте империализма.

Эксплуатация или неравноправная торговля (за исключением недолгого царствования канонерских лодок и каучукового рабства, а также тех, кто помогал крошечным частям буржуазной экономики), тогда мы могли бы восхищаться ими, хотя и самокритично. Если бы серьезные инновации не были аморальными, то мы могли бы исповедовать этику более взрослую, чем правая "Жадность - это хорошо" или левая "Долой боссов". Нам необходимо выйти за рамки того понимания экономического прошлого, которое казалось правдоподобным в 1848 г. и даже некоторым в 1914 г., до полного развития профессиональной истории: милые крестьяне, романтическое Средневековье, злые владельцы мельниц, жалкие машины, отчужденные рабочие, раздражающее потребительство со стороны социальных классов, столь явно уступающих нашему. Марксистский и реакционный взгляды на экономическую историю - во многом это один и тот же взгляд - отравляют нашу политическую жизнь вот уже полтора столетия. Если мы хотим иметь будущее, нам желательно знать, что произошло на самом деле, и прислушиваться к урокам, извлеченным из действительно произошедшего, а не продолжать и продолжать черпать вдохновение для своей политики из левых и правых исторических сказок.