Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир

Рассмотрим аналогию с другими предрассудками. Антисемитизм был "всего лишь" идеей, если только не реализовывался в русских погромах 1880-х годов или в венской политике 1890-х годов. Но если бы не было самой идеи, ее длительной истории в Европе и усиления в XIX веке, то не было бы ни русских погромов, ни венских газетных статей, ни их порождений после 1933 года. Гитлер, хотя и не был особо начитанным человеком, был интеллектуалом в том смысле, в каком сегодня им являются заштатные торговцы идеями в блогах. Идеи, особенно в области искусства и архитектуры, были важны для Гитлера и мотивировали его, что, увы, делало его членом клерикального сообщества. (На комиссии, отклонившей в 1907 году его заявление о приеме в Венскую академию художеств, лежит тяжелый груз исторической вины). Приход идеи восхваления буржуазных ценностей или, по крайней мере, терпимости к ним напоминает конец, или смягчение, или, по крайней мере, стеснение антисемитизма. И то, что антиторговые предрассудки и антиеврейские предрассудки связаны между собой, не новость. Идеи имели значение. То, что идеи имели значение, не означало, что их юридическое и финансовое воплощение было ничтожным или что чех, захватывающий дом истребленного еврея, никогда не руководствовался корыстными интересами. Но идеи не являются, как считают экономисты, просто дешевой болтовней, не влияющей на социальное равновесие.

Или возьмем расизм в Америке. Лицемерие антирыночных выпадов Линдси или Бертона, торгующихся со своим другом, канцеляристом Натом, за чернила, можно сравнить, как заметил Вирджил Сторр, с разговорами о том, что афроамериканцы в целом ужасны, что они грабители домов и насильники белых женщин - за исключением моей уборщицы, которая хорошая, или за исключением моего друга из церкви, которого после долгого знакомства я едва помню, или Сэмми Дэвиса-младшего, который, в конце концов, был евреем. "Все торговцы - мошенники, - пишет Сторр в свободном косвенном стиле, - но этот парень, с которым я имею дело, не так уж плох"¹⁸ Или возьмем предрассудки в отношении женщин. Моя дочь заслуживает уважения, - говорит ярый сексист. А все остальные - жирные свиньи, собаки, неряхи и отвратительные животные.

Или, возвращаясь к главному вопросу - предвзятому отношению к бизнесу, столь губительному для экономического роста, - нерефлексирующий лицемер заявит: "Мой местный бакалейщик - хороший человек, но в целом они - мошенники". Однако для Великого обогащения посредник на рынке или в корпорации нуждается в такой же свободе и достоинстве, как и беттер в лаборатории или саксофонист на джазовой витрине. Все они продают дорого и покупают дешево, один - рутинно, скажем, продукты питания, другой - творчески, с идеями, будь то мебель или саксофонные риффы. Идея-лучшее должна быть проверена тем, что люди готовы на нее обменять, иначе это просто прихоть, которая в итоге приведет к снижению благосостояния. Главная ошибка всеобъемлющего социализма или регулятивного импульса заключается в предположении, что улучшение не нуждается в проверке торговлей, что не нужно делать никаких открытий, проводя денежные тесты на миллионах индивидуальных и идиосинкразических людей о том, что они ценят, что мы уже знаем все, что нужно знать для удовлетворения и защиты потребителей. Поэтому представляется правильным и целесообразным передать регулирование экономики государству - то есть государству выступить, по блестящей риторике Джона Кеннета Гэлбрейта 1952 года (которая закрепила это понятие в сознании американских демократов), в качестве "уравновешивающей силы", совершенно беспристрастного арбитра между профсоюзами и бизнесом.

Дело в том, что предубеждение против посредника, босса, банкира - если оно выходит за рамки дешевой болтовни, а это часто происходит, - может остановить все открытия, совершенствование и творческое разрушение. Смит и Шумпетер оказываются в тупике. Воцаряется глупость. Ее нужно опровергнуть, и в Великобритании XVIII века это было сделано.

 

Глава 33. Как и елизаветинская Англия В целом

Не только у Шекспира современный буржуа и его торговая деятельность вызывали презрение в скороспелой Англии, принявшей буржуазию. У елизаветинского драматурга Кристофера Марлоу в 1592 году Барабас, презренный мальтийский еврей, невежественно вопрошает: "Кто нынче в чести, кроме как за богатство?". Мы должны презирать такое отношение. Не менее презренный губернатор Мальты в пьесе, напротив, заявляет, как и положено аристократу, что "честь покупается кровью, а не золотом", хотя ни Барабас, ни губернатор не проявляют особого почтения к чести.¹