Буржуазный век

Для семейной жизни нужно иметь и время, и достойное человека жилище. Ни того ни другого в настоящее время нет у большой части пролетариата. Вот почему огромные массы населения ныне безжалостно приговорены к муке ежедневного посещения кабака и, к сожалению, еще, вероятно, долго будут вынуждены нести этот крест. Трактир для них – единственное место, предоставляющее им сравнительную свободу движения и, кроме того, позволяющее им хоть на время забыть "идиллию семейного счастья, складывающуюся для миллионов из усталости, бедности, плохого воздуха, болезней и никогда не прекращающейся заботы. Трактир для них – отдых и развлечение, и притом развлечение до известной степени в хорошем, возвышающем смысле слова, так как в трактире протекает значительная часть освободительной борьбы массы, борьбы, которая выведет ее в один прекрасный день из ада вынужденной кабацкой жизни наверх, к свету солнца.

В зависимости от этого нового значения трактира для общих интересов роль его стала, естественно, в рамках публичной половой морали более благородной, чем прежде. Он перестал быть только удобным местом для словесных и действенных скабрезностей... Эту функцию исполняют ныне уже только одни темные притоны люмпен-пролетариата, некоторые деревенские трактиры, а также танцевальные помещения, связанные во многих странах с харчевнями и кабаками.

Самостоятельный публичный танцзал, разумеется, не изобретение последних дней. В продолжение целых веков во многих странах танцуют каждое воскресенье в трактире: когда-то плясали под звуки одной волынки, скрипки или цитры, потом из них образовалась целая капелла, место которой занимает в настоящее время часто механический граммофон или пронзительный оркестрион.

Как уже было выяснено в первых двух томах нашей "Истории нравов", танец всегда был самым удачным сводником, и таким он остался и в буржуазный век. Публичные танцевальные вечера в настоящее время в большинстве случаев не что иное, как место публичного разврата. Они потому и посещаются так усердно мужчинами и женщинами, что дают им возможность перебеситься. В 1711 г. англичанин Аддисон поместил в своем "Зрителе" письмо некоего "почтенного купца", приходившего в ужас от тогдашних свободных танцев, во время которых "молодые люди обходились с его дочерью свободно и фамильярно", а она в свою очередь "бесновалась" с ними. Кто знаком с нашими современными танцзалами, тот знает, что и теперь еще здесь господствуют такие же нравы...

С какой сознательной преднамеренностью танец всегда превращается в средство свести оба пола, наглядно доказывает развитие современных танцев. В доказательство того, что и буржуазный век шел в данном случае принципиально по тому же пути и преследовал здесь те же цели, будет достаточно привести и вкратце охарактеризовать главнейшие вновь возникшие типы танцев.

Первым и важнейшим созданием буржуазного века в этой области надо считать немецкий вальс. Так как его рафинированное использование в этом направлении было уже достаточно выяснено во втором томе нашей "Истории нравов", то мы можем здесь обойти его молчанием. Следующий специфически новый танец возник в эпоху, когда жажда наслаждений в буржуазии достигла своего апогея, а именно в эпоху Второй империи. Именно эта эпоха изобрела канкан, один из самых диких и бесстыдных танцев, когда-либо придуманных. В сравнении с ним кажутся бледными даже испанские и итальянские народные пляски фанданго и тарантелла, представляющие именно поэтому и более благородные формы танца. Канкан – это переложенная на язык танца непристойность. Именно поэтому он истинный продукт своей эпохи. Она отражается в нем, она живет в нем со всей своей беззастенчивой дикостью, не знавшей ни меры, ни цели для своих вожделений, не знавшей никаких идеалов, разве только один – глумиться и издеваться над всем благородным и чистым. Все это ярко обнаруживается и в канкане.

Как пикантно поднять юбку у красивой женщины! Насколько пикантнее, если красивая женщина делает это сама в порыве разнузданности! И притом для удовольствия не одного, а зараз целой сотни, и не благодаря желанной случайности, а преднамеренно и демонстративно, так что зритель видит решительно все, не только белые, украшенные кружевами нижние юбки, не только красивые чулки, полные икры, кокетливую подвязку, но и кальсоны, обтягивающие крепкие бедра, и в особенности как можно больше тела, голого тела. Самое же пикантное для эротически-разнузданной фантазии, если женщина со сладострастным упоением декольтируется на глазах своего партнера сверху донизу, если она под конец в порыве неистовства совершенно обнажается перед ним, точно говоря ему бесстыднейшими жестами, которые яснее слов: