Буржуазный век

Если прежде обязанность заботиться о создании потомства возлагалась исключительно на плечи неимущих и малоимущих, то последние также давно уже начали уклоняться от этой обязанности. Неопровержимым доказательством может служить всеобщее падение числа рождений во всех восходящих культурных странах. Что долгое время было применимо только к Франции, а именно в лучшем случае отсутствие прироста населения, замечается теперь и в Германии. Недавно еще столь ощутимый перевес рождаемости все более убывает и в Германии. "Теперь уже нельзя сомневаться," – пишет Отто Эгингер, знаток статистики населения, – что все более широкие слои населения уже не подчиняются без заботы о последствиях своим физическим потребностям, а начинают спрашивать себя: "Желаем ли мы иметь детей?", и обыкновенно ответ гласит: "Не желаем!"

Несомненно, большинство супругов желает и теперь еще иметь одного, двоих или троих детей, но очень и очень немногие хотят иметь больше. В большинстве семейств считается неудачей, а порой и прямо несчастьем, если после второго или третьего ребенка жена снова находится в таком положении. Так называемое Zweikindersystem (наличие двоих детей. – Ред.) превращается все более из специфически французского явления в явление интернациональное, и притом даже в среде пролетариата. Неопровержимым доказательством может служить тот статистически доказанный факт, что во всех странах среди ежегодно появляющихся на свет детей преобладают первенцы.

Здесь также влияют чисто экономические причины, а вовсе не растущая будто бы безнравственность, и во всяком случае не вторгшаяся из городов в деревни безнравственность понизила так цифру рождений... Ибо как раз крестьяне всегда были наряду с имущими классами сторонниками Zweikindersystem, правда, только в тех местностях, где крестьяне были и остаются еще собственниками земли. А там, где "появляется энергически выраженное желание, средства появляются сами собой". Это лучше всего доказывается тем, что даже у первобытных народов существуют и применяются средства искусственного предотвращения беременности.

Матерью этого "энергически выраженного желания" сократить потомство становится у малоимущих прежде всего трудность прокормить большую семью. Борьба за существование становится в эпоху капитализма все сложнее. С каждым новым ребенком затрудняется эта задача, и каждый вновь родившийся ребенок может получить воспитание уже только за счет прежде родившихся. Раньше положение вещей было иным, не только в среде пролетариата, но и мелкого крестьянства. В этюде о причинах убыли населения во Франции Нувьен говорит об этом прошлом:

"Воспитание детей стоило недорого, а с другой стороны, дети могли уже с десятилетнего возраста помогать родителям как в сельском хозяйстве, так и в домашней промышленности, дочери же легко пристраивались служанками. В сфере ремесла сын становился учеником отца и заменял ему потом подмастерье. Для мелкого ремесленника было выгодным пользоваться рабочей силой только членов семьи".

Так обстояло дело когда-то везде, а не только во Франции. Теперь ничего подобного нет не только во Франции, но и нигде. Искусственное сокращение потомства и стало неизбежным последствием этой экономической перемены и носит поэтому международный характер.

Закон, гласящий, что с благосостоянием неразлучно связано убывающее число детей, или тот факт, что растущее благосостояние ведет всегда к такому результату, должен, естественно, обнаруживаться и в среде самого пролетариата. Другими словами: меньшее число детей должно всегда встречаться в тех слоях рабочего класса, которые лучше поставлены, тогда как наибольшим потомством должны отличаться беднейшие слои. И это в самом деле так, и может быть доказано путем статистики решительно для всех стран. Выше цитированный д-р Отто Эгингер так резюмирует свои наблюдения над этим явлением:

"Франция и Англия далеко опередили в этом отношении Германию. Там сельское население богаче и почти не размножается. Даже благочестивая Бретань, лежащая в стороне от большой дороги жизни, нищета и плодовитость которой вошли в 40-х гг. в поговорку, стала экономически богатой и вместе с тем бедной детьми. И эта перемена произошла несмотря на отсутствие современных путей сообщения и близости большого города. Даже в настоящее время в Англии и Франции нищета и плодовитость городского пролетариата превосходят нужду и многодетность в среде сельского населения. Побуждающие к сокращению потомства материальные причины сказываются к тому же менее у рабочих, чем у крестьян, так как судьба детей там не зависит в такой же степени от наследства. Оба промышленных департамента на севере Франции одни поэтому только и отличаются ежегодно довольно значительным приростом населения.

Если бы это, быть может, печальное явление было порождено ядом крупного города, а не растущим вместе с благосостоянием стремлением к социальному восхождению, то почему у бедных крестьян одной и той же местности больше детей, чем у состоятельных?