Тарик рассказал о Дальперике, попросившемся в Приписные. Иногда возможных Приписных обсуждали долго, порой, хоть редко, отклоняли большинством голосов, но сейчас приняли быстро и не обсуждая: годный Недоросль, все согласны, не подведет ватажку и не опозорит, к школярским годочкам достойного сменщика воспитают...
А потом Тарик встал и, старательно скрывая вполне понятное волнение, сказал:
— Ну что, пошли?
И все поднялись на ноги без единого слова — хотя то же волнение отражалось на всех лицах, у кого слабее, у кого ярче. Ватажка оставалась прежней ватажкой, имевшей за спиной не одно зух- вальство...
Вышли, Тарик навесил замок, запер, повесил шнурок ключа на шею, и они двинулись, делая крюк, чтобы не показываться на открытом месте, в чистом поле, — что ненамного удлиняло путь. Шли топольником, пересекли широкую прогалину с высокой травой и редкими кустами огнецвета, потом опять топольником. И, когда сквозь негустые деревья показалась Серая Крепость, повернули туда. Прошли так, чтобы Крепость заслоняла их от возможных очевидцев. Ничуть не задержавшись, подошли к воротам, не особенно и широким, как всегда в твердынях и бывает — чем шире ворота, тем легче их выбивать.
Вокруг Крепости протянулись отстоявшие друг от друга на пару размашистых шагов запретительные знаки: ярко-красные круги с тележное колесо шириной и нарисованной в центре каждого черной пятерней с растопыренными пальцами. Краски совсем свежие — постарался папаня Чампи, этой весной получивший долгий подряд на подновление знаков. «Очень даже денежный отломился подряд, — сказал Чампи, — знаков около двухсот, жаль только, что подновление бывает раз в три года...»
Окованные проржавевшими железными полосами створки ворот, распахнутые настежь вот уже чуть не триста лет, ушли в землю, проем густо зарос травой, на широком каменном мостике над воротами три полукруглых котла на треногах, в которых когда-то горячили смолу, чтобы лить на головы осаждавшим. Котлы тоже проржавели дальше некуда. В проеме виднелась цитадель посреди так же заросшего дикой травой обширного двора — трава росла правильными квадратами, давным-давно пробившись меж мостившими двор плитами. Могучие стены в три человеческих роста, с высокими зубцами, за которыми когда-то укрывались лучники и арбалетчики; прилепившиеся к стенам на равном расстоянии полукруглые башни, такие же зубчатые... Крепость казалась возведенной вчера: ни один камень — серый, огромный, тесаный — не выпал и не зашатался. Старинные мастера постарались на совесть. Кружили байки, что всех камнекладов, всех Архитектов и Анжинеров казнили потом, чтобы не выдали тайн твердыни, — но это байки и есть. Студиозус Балле, писавший к испытаниям как раз рефератий о старых фортециях, говорил, что переворошил в архивах Цеха каменного строения немало исписанных старинным букворядом документов и скажет точно: ничего подобного, все получили щедрую награду от тогдашнего короля, и их имена на протяжении еще многих лет встречались в бумагах...
Все молчали, стоя тесно друг к другу. Как, несомненно, и все остальные, Тарик старательно набирался храбрости: не так просто было решиться на этакое зухвальство, все они с раннего детства наслушались от родителей жутких рассказов и получили строжайшие запреты не то что заходить в ворота, а даже подходить к Серой Крепости на бросок камня, чтобы не стать жертвой кровососных и людожорных привидов, особенное влечение питавших к маленьким детям. А потом, Малышами, Недорослями и даже Школярами взахлеб рассказывали друг другу страшилки вроде той, как один зухвалый Подмастерье все же подошел к воротам ближе броска камня и видел, как между строениями перебегали скрюченные мохнатые фигуры — ясное дело, привиды (вот только никто этого Подмастерья сам не видел, и он всегда был не с ихней улицы, а с которой-то дальней). Так же обстояло и с теми, кто будто бы видел ночью на стенах белые фигуры и полет загадочных огней. (Будучи невелик годочками, Тарик долго простаивал ночь у забора палисадника, пялясь на далекую Серую Крепость, но никогда не видел ничего необычного, так что забросил это занятие.)
Ладно! Ватажник он или нет? Решившись, Тарик пошел в ворота и слышал, как за ним двинулись остальные. Зачем-то старательно считал шаги: восемь, одиннадцать, двадцать...
И ничего не происходило. Солнце светило с безоблачного неба, уже чуточку кренясь к закату; стояла тишина — обычная, покойная, ничуть не «зловещая», не «давящая», как обожают писать сочинители голых книжек. Только дикие пчелы с едва слышным жужжаньем кружили над медоносными цветами росшей там и сям калифены — в точности так, как в диком поле за стенами крепости.