Бусый Волк

– Ох, дитятко… Вот у кого не руки были, а золото, за что ни возьмётся, всё получалось. Ему бы да упорства ещё… Он нежадным был. Братишку своего и сестрёнок младших любил, всё с ними возился…

– А что случилось с ним? Как из дому пропал?

«Я ведь сам едва не „пропал“…»

Бусый хорошо помнил день, когда Лакомка и лесные белки дали ему понять, что в роду Белок он был чужим. Хорошо, Ульгеш его в лесу отыскал, обратно привёл. Ка-ак ему Осока по шее дала!.. Тяжёлая рука у неё, иному парню на зависть. И ведь на душе сразу легче стало. Кто совсем не нужен, того по шее не бьют.

– Тот год мирный стоял, – опять вздохнула Отрада. – Вздумал мой Ратиславушка сам с товарами в Галирад ехать. Пристал к обозу Горкуна Синицы, тот всякое лето до самого моря ходил… Детей взял мир посмотреть, Иклуна да Синеоку. И в сольвеннской земле налетели на них люди лихие. Горкун – купчина удалой, обоз отстоял, только Ратиславушку моего нашли всего стрелами утыканного. И Синеоку подле него, в уме повредившуюся. А сыночка нашего совсем не нашли, ни мёртвого, ни живого. Увели его, видно, с собой да и продали на чужбину.

В это время Синеока, что-то замычав, потянулась к племяннику.

– Бабушка, – встрепенулся Бусый, – она сказать что-то хочет!

– Вижу, дитятко. Она, красавица наша, с тех пор всё песни поёт, только без слов…

– Нет, бабушка! Погоди!

Бусый, осенённый неожиданной мыслью, схватил Синеоку за руки. Особым образом, как Горный Кузнец научил. И напрягся, пытаясь увидеть то, о чём хотела рассказать ему тётка. Закрыл глаза в ожидании…

Ничего не вышло. Рядом не было ни Горного Кузнеца, ни дедушки Соболя, чтобы поддержать его своим умением и волей. А может, помешал ещё и подспудный страх: а ну как в его освобождённые и открытые мысли вот прямо сейчас влетит страшная птица, щёлкнет зубами и обернётся Мавутом? И затеет с ним нескончаемый разговор о матери, об отце, о человеке с пёсьей повадкой, станет дразнить намёками, делать посулы, которые покажутся ему приманками на острых крючках?..

«Да пропади ты пропадом, треклятый! У меня теперь Предок есть, он меня в обиду не даст!..»

Это помогло, но не вполне. До воспоминаний, что силилась открыть ему тётушка, он так толком и не достучался. На миг только мелькнуло, как совсем маленькая Синеока отчаянно бежала по лесной дороге за братцем и не умела догнать, а рядом хрипел в оглоблях, силился приподняться и бил копытами Рыжий, и вот по девочке мазнули чьи-то руки, мазнули и не схватили, и повалилось под ноги тело, неся в боку отцовский топор, всаженный по рукоять…

А потом она, съёжившись, лежала в глубокой яме под выворотнем и снизу вверх смотрела на огромного и страшного человека, которой прошёл почти прямо над ней, неся на плече оглушённого Иклуна…

И это было всё, что сумел разглядеть Бусый.

– Вот!.. – Голос Ульгеша так и звенел торжеством. – Я сам! Сам всё рассчитал!

Бусый открыл глаза, отдышался и повернул голову, не вполне понимая, что к чему. Ульгеш показывал ему большой лист. На листе отточенным угольком, вдетым в кружальце, были вставлены один в другой три круга. Бусый снова увидел треугольники и квадраты, только выведенные куда тщательнее, чем в тот раз на песке. И вместо шишек и камешков – чёрные мономатанские письмена. Много письмён.

– Наставнику Акануме следовало быть строже со мной, – сказал Ульгеш. – А мне, когда я пренебрегал звездословием, следовало бы задуматься, что «размышлять» в нашем языке на самом деле значит «сообразовываться со звёздами», а «несчастье» – «то, что сделано без оглядки на звёзды».[46] Вот!.. Я первый раз вычислил время Переполненной Чаши!

– Что?.. – удивился Бусый.

– Я подумал, это может кому-нибудь пригодиться, особенно теперь, когда мы ждём нападения. По канону Тразия Пэта, когда Луна утрачивает внятное соответствие с другими планетами, чаша Времени переполняется и готова пролиться. А значит, лучше обождать и не принимать важных решений, тем более не бросаться их исполнять. Всё равно ничего не получится![47]

Змеёныш

Н а восточных отрогах Засечного Кряжа, там, где он смыкался с дальними подступами к Самоцветным горам, в склоне глубокой горной расщелины имелась пещера. Рукотворная пещера, вырытая когда-то очень давно, может, ещё прежде Великой Ночи. Кто-то молился в ней давно забытым ныне Богам, а потом её завалил оползень.

Мавут случайно встретил упоминание об этом святилище в старинной книге, некогда принадлежавшей знаменитому колдуну Азерги. Пещера необычайно заинтересовала его, он потратил на её поиски много лет. Но нашёл лишь этой осенью и тоже совершенно случайно, когда проверял силу одного нового лозоходца. Мавут отправил его искать золото, но находка оказалась гораздо более ценной. Лозоходец обнаружил заваленную пещеру, содержавшую, по его словам, «нечто чудесное». Срыть оползень, истончённый веками и сотрясениями, сопровождавшими гибель Самоцветных гор, было нетрудно.