Бусый Волк. Берестяная книга

Женщина с синими глазами, по обыкновению сидевшая у постели Латгери, подхватилась на ноги, два раза споткнулась на ровном полу, но всё-таки подбежала к волчонку. Перенесла обратно на подстилку, заворковала что-то ласковое, принялась гладить и успокаивать.

Эту женщину мальчишка в беспамятстве то и дело принимал за маму.

Летун повизгивал, тянулся мордочкой к лицу синеглазой, явно пытаясь что-то ей рассказать. Было очень похоже, что он тоже считал её… Ну, если не мамой, то родной, знакомой сызмальства тёткой — уж точно.

Дверь распахнулась, и в клеть, чуть не растянувшись на пороге, вместе с каплями дождя влетел задыхающийся от бега и радости восьмилетний мальчишка.

Тот самый, который, едва увидав, сразу назвал Латгери по имени. Назвал по-веннски, просто Крысёнышем, но ведь угадал же! Как только умудрился…

— Тётушка Синеока! Там дядя! Дядя Клочок! Дядя Клочок вернулся!

Латгери ещё плоховато разумел веннскую молвь, но сказанное мальчишкой не понять было трудно. Кто-то вернулся. Кто-то, очень дорогой для синеглазой женщины. Настолько дорогой, что она, разом забыв и про Латгери, и даже про сородича-волчонка, без оглядки бросилась из клети.

Мальчишка вылетел следом за ней, только дверь хлопнула. На Латгери он даже и не взглянул. Кто он такой, Латгери, или, как его Волки прозвали, — Беляй, чтобы лишний раз на него смотреть!

«Ну и не надо мне, чтобы на меня смотрели…»

Латгери и волчонок остались в клети один на один. И Мавутич понял, что судьба подкидывала ему спасительную возможность. Наверняка — последнюю. Не сумеешь воспользоваться — другого раза не будет…

Страшным усилием Латгери задушил нестерпимое желание приступить к делу немедленно. Вместо этого он заставил себя очень тихо и спокойно опустить веки. Так, будто его, по обыкновению, сморила сонливость. Волчонок ничего не должен заметить и заподозрить раньше времени. Следовало должным образом подготовить удар. Чтобы нанести его неожиданно и в полную силу.

Второго раза не будет…

Лёжа с закрытыми глазами, не ощущая ни рук, ни ног, одну лишь боль в сломанной шее, Латгери неспешно воображал себя здоровым. Да не просто здоровым, а исполненным весёлой злой силы, рвущейся в бой. Дождавшись, чтобы боль в шее сменилась зудящей жаждой движения, мальчишка открыл глаза.

Не наяву — мысленно. То, что он делал, называлось Ледяным Зеркалом. Если удастся увидеть в нём своего двойника и напитать его силой, двойник сможет выполнить то, на что вещественное тело стало неспособным.

Латгери удалось.

Теперь надо было дать Отражению часть своей силы. Поделиться ложкой закваски, чтобы взошла и полезла через край пузырящаяся опара. Только надо суметь вовремя остановиться. Не слишком рано, не слишком поздно. Чтобы двойник оказался способен ударить. Но и у самого должны остаться силы, чтобы им управлять…

И Латгери принялся осторожно напитывать Отражение силой. Зеркало недаром звалось Ледяным: Мавутич сразу замёрз, только холод шёл не снаружи. Он зарождался в самых костях и распространялся по телу. И не только по телу. Застывала сама жизнь, внутреннее пламя слабело и было готово исчезнуть совсем. Лишь слабенькие язычки вырывались и гасли в такт ударам сердца. Да и те всё редели… редели…

Пора было останавливаться. Умирать, без толку исчерпав свою плотскую жизнь, Латгери вовсе не собирался.

Он мысленно отступил от Ледяного Зеркала и потянул за собой Отражение. А потом взглядом послал его в угол клети, где лежал обеспокоенный, но ещё ничего не понявший Летун.

Отражение вытянулось, утрачивая сходство с человеком и переплавляясь в призрачное копьё, несущее холод и смерть. Бот оно взвилось, обожгло морозным свечением — и пригвоздило волчонка. Вошло в его тело, вспыхнуло ослепительной чернотой и исчезло.

Владыка Мавут мог бы гордиться учеником. Волчонок ещё двигался и дышал, но был, по сути, убит. Его жизнь была подобна жизни дерева, срубленного в лесу. Ствол, ветви и листья проживут перед окончательной смертью ещё какое-то время, но их соками и свежей зеленью будет распоряжаться человек с топором.

Зверёныш глядел затравленно и покорно, плачущими, умоляющими глазами. Он рад был бы закричать, заскулить, но не мог. Мог только смотреть на страшного чужака, который, не вставая с лежанки, зачем-то убил его. Да ещё и не позволил сразу уйти к маме, заставил медленно и мучительно истекать каплями жизни.

Так плохо ему не было даже под упавшим с неба бревном…

Латгери едва сдерживал нетерпеливое ликование. «Ближе! — властным взглядом приказал он распластавшемуся на берёсте волчонку. — Подползи ближе!»

Совсем близко, вплотную к лежанке. Чтобы можно было пить его жизнь, не проливая при этом ни капли…

Волчонок болезненно выгнулся, приподнялся на передних лапках, и правая тут же подогнулась, отказываясь служить. Летун упал набок, беспомощно разевая пасть, а Латгери ощутил, как в правую руку, щекотно пробежав от плеча к пальцам, толкнулась горячая волна. Он попробовал сжать руку в кулак, и… пальцы едва заметно, но всё-таки шевельнулись!

Только бы никто не вошёл!

Только бы никто не помешал ему!

Он почти победил…