Бусый Волк

А кого видели охотники и Соболь? Мальчишку, отчаянно ревущего над убитой собакой. И Резоуста, который спокойно стоял рядом и снисходительно усмехался. Он молчал, не трудя себя оправданиями. Чего ради, мол, и так всё понятно. Не может простить малец гибели собаки, вот и несёт всякую чепуху.

Да, но Летун ведь не бесился. А раз не бесился, почему бросился на Резоуста? Просто так, ни за что ни про что, веннские волкодавы на людей не бросаются…

– Это он!.. – с невменяемым упорством продолжал выкрикивать Бусый. – А давно ли он возле вас объявился? Не тогда, когда вы след потеряли?! – Люди начали переглядываться, и Бусый вдохновенно добавил: – Дедушка Соболь, вели ему, пусть он разденется! Пусть раны окажет! От ножа Колояра, от зубов Срезня!

Он увидел, как нахмурился Соболь. А потом вперёд всех выступил крепкий старик, что пришёл когда-то в дом Заюшки из западных чащ, из рода Серого Пса.

– Я своих собак знаю! – буркнул дед, точно капкан захлопнул. – Хочет очиститься, пускай заголится!

С лица Резоуста сбежала улыбка, а глаза снова прекратили отражать свет.

– Недоноска вздумали слушать?.. Я-то вас, веннов, за братьев было начал считать!.. А вы, чуть что случись, рады без разбора на пришлого всякую вину возложить!.. Так и я свою правду перед кем угодно отстою! Есть охотники удачу на Кругу попытать?..

Охотники были. Бусый взвился на ноги, торопливо стирая с ладоней кровь Летуна, чтобы не помешала выхватить нож. Серый Пёс начал открывать рот, собираясь должным образом принять брошенный вызов, но обоих опередили. Против Резоуста с таким же, как у него, копьём стояла Осока. И направляла вытянутой рукой своё оружие прямо ему в лицо.

Божий суд

Копьё в руке Резоуста взметнулось наконечником вверх, провернулось и… расплылось, размазалось в бешеном вращении, превратилось в свистящую завесу, отгораживая его от противницы. Резоуст не спешил приближаться к Осоке, он выплясывал на месте, играл оружием, которым владел явно получше, чем иные владеют собственной рукой. И была во взмахах и вращениях послушного копья особая красота. Красота сообразности и выверенности движений. Жуткая красота хищника, неумолимого, стремительного, смертоносного.

Птица, которую видел один только Бусый, крутнулась в вышине, одобрительно щёлкнула зубастым клювом.

Осока же не играла. Она просто держала копьё обеими руками на уровне пояса, направляя его наконечник в грудь Резоусту. Серое небо плыло над ними, и в нём тяжело качались мокрые вершины деревьев. День начинал меркнуть.

А Резоуст улыбался, всем своим видом показывая, что драться всерьёз с сумасшедшей девкой не собирается, не пристало такому умельцу своё мастерство осквернять всамделишной расправой над беззащитными неумехами. «Так, проучу слегка, чтобы вежество знала, – внятно сулила его улыбка. – Да с миром и отпущу, зла не помня, пусть её себе…»

Может, он ждал, что Осока не снесёт унижения и либо бестолково сунется вперёд, либо, ещё лучше, смутится, опустит оружие и ни с чем отступит из Круга.

Но этого не происходило, и ему надоело ждать.

Тяжёлое копьё, невесомо порхавшее в руках Резоуста, вдруг хлестнуло словно кнутом по ногам Зайки. Неожиданно, с резкой и неотвратимой силой спущенной тетивы. В ударе слились само копьё, вытянутая рука и всё тело, стелившееся в низком наклоне, в мощном скачке навстречу захваченной врасплох девке.

У Бусого на всём бегу споткнулось сердце. Люди беззвучно ахнули.

Когда доходило до копья, венны всего чаще били «тычком». То, что копьё можно было понимать ещё и как меч на длинной рукояти, они не то чтобы не знали, но так орудовали им в основном перенявшие копейный бой у сегванов. Удар же Резоуста был вовсе ни на что не похож. Если его с чем и можно было сравнить, то разве с хлыстом, стремительным и тугим. А ведь хлыст и без железка[32] на конце в умелых руках на щите оставляет отметины, человеческое же тело – рубит.

Может, и не собирался Резоуст этим ударом непременно перерубить ноги девчонке, но если бы вышло такое, огорчаться явно не стал бы. Кончилось лицедейство! Сама напросилась – мамке не жалуйся. Красивое лицо Резоуста исказил торжествующий оскал, и Бусый успел подумать: заметил ли кто-нибудь, кроме него самого, как мало человеческого в этом оскале?..

Резоуст хорошо знал, заранее видел внутренним взором, чему надлежало сейчас произойти. Девке, что бы она ни сотворила, конец. Отскочить она уже не поспеет. Пусть попытается, всё равно без толку. Всё равно летящее в ударе копьё окажется проворнее. А коли – чего ни бывает! – вдруг хватит ума и ловкости поймать удар своим копьём, это тоже её не спасёт. Потому что, слившись с первым, прилетит второй удар, и от него ей уже точно не будет никакой обороны.

Потому что великий мастер, выучивший Резоуста, ей и веника бы не доверил двор подметать…