…Деревянная бадья с подогретой водой. Ласковые руки, опускающие его в эту воду. Блаженство тепла, нежные прикосновения мочалки. Мягкое полотенце, кажущееся огромным. А затем – пушистый мех, который так приятно ощущать голым чисто вымытым телом. Вкус молока, смешанного с душистым мёдом, дремота…
Так, это уже было, он уже вспоминал это.
…Те же ласковые и сильные руки, но он, Бусый, ещё не верит им, не верит в их доброту, в этом страшном мире просто не может быть ничего доброго и хорошего. Мир состоит из боли и холода, и маленькому мальчишке хочется уйти из этого мира, куда угодно уйти, лишь бы спрятаться, ничего не видеть и не слышать, перестать ощущать холод и боль… Он отчаянно плачет, но на громкий плач у него просто нет сил. Он задыхается. Сейчас он умрёт. Если не от болезни, то от маслянистой горечи, которую пытаются влить ему в рот. Бусый не хочет её глотать. Он плачет и отворачивается, но руки бесконечно терпеливы, они вновь и вновь подносят ложечку, пока наконец мальчишка не проглатывает лекарство…
Чёрный ужас, бездна отчаяния… За что всё это беззащитному крохе, только появившемуся на свет?
«Перед кем я успел провиниться? Что натворил?..»
Старик всё-таки не выдержал.
– Может, хватит на сегодня, малыш? Нас никто не торопит, ты устал, отдохни. Завтра будет ещё день…
Бусый молча помотал головой. Сам, без подсказок Кузнеца, заставил себя расслабиться и улыбнуться, хотя тянуло не улыбаться, а выть по-волчьи. Но выть было нельзя, следовало заставить себя улыбаться и радоваться, потому что без этого вспомнить ничего не удастся.
Таемлу и Кузнец с изумлением увидели, как на закушенных было губах Бусого вновь появилась улыбка.
…Опять руки, только совсем не такие. Огромные, жёсткие и равнодушные. Бусый всем телом ощущает их бесконечное равнодушие. Его куда-то несут по каменному коридору, в коридоре коптят редкие факелы, Бусый плывёт сквозь тьму и световые пятна, которые то разгораются, то угасают. Он небрежно завёрнут в грубую, вонючую тряпку. Он ощущает не только болезненную хватку рук, безжалостно смявших тело, но и липкую паутину, исходящую от них. Паутину мыслей. Безразличных и тяжёлых, как глина. Бусому жутко и холодно, он принимается плакать. Чужая рука тут же затыкает ему рот. Колючая дерюга рвёт губы, мешает дышать…
А затем – свет. Ослепительный и враждебный. Бусый выплёвывает тряпку и плачет, заглатывая обжигающий мороз… И падение. И удар об острые камни, почему-то совсем не болезненный. Равнодушные голоса откуда-то сверху…
Здесь река уходила под землю, и больше ни одной щепки на ней Бусому разглядеть не удалось.
Рассказ Таемлу
– Поехали купаться!..
– Поехали.
– Давай, Гзорлик! На озеро!
Гзорлик был резвым молодым жеребцом, невысоким, широкотелым, с прочными копытами на мохнатых крепких ногах. Он казался совершенно неутомимым, двое подростков ничуть не тяготили его.
День близился к полудню…
Таемлу направила Гзорлика к своему любимому месту на берегу, туда, где солнце просвечивало воду до самого дна, до чистого песка, казавшегося золотым.
Соскочив с коня и скинув одежду, девчонка с разбега прыгнула в воду.