Бузина, или Сто рассказов про деревню

Больше мы Сашу Кирилловича не видели. Правда, муж через стенку утром его спросил

– Завтракать будешь?

– У меня с собой, – и зашуршал, забулькал и завизжал молниями.

Впрочем, вечером, обходя с лабрадором Лёвой и котом Симбой деревню, мы видели на озере палатку, наполненную теплым оранжевым светом, как китайский фонарик.

– Ловит! – уважительно говорил муж, – профи!

Через три дня гость, упаковав улов в холодильные сумки EZETIL, попрощался с нами.

– Спасибо, Саша, – сказал гость, – мне Бологовское озеро очень понравилось. Не врал Серёга!

– Так у нас же – Наговское?

– А Бологовское?

– Дальше по трассе, 11 километров…

– Так ты не Саша? – мужик поставил сумки на снег.

– Саша.

– Березкин?

– Кузнецов…

– Во, дела! А я и думаю, куда ты корову-то дел…

– Она рыбу ловит, – ответил муж, и Саша Кириллович уехал.

На веранде, на столе, сидела мышь и доедала надкушенную шоколадку.

                                        х х х

Приехавшая вчера группа любителей рыбной ловли в течение часа разгружала снасти, заботливо размещала червячков в моем холодильнике, развешивала сети, разгружала ящики с водкой. Наш лабрадор Лёва, радующийся любому человеку, будь то и рыболов-любитель, радостно таскал по двору резиновые сапоги-забродники и домашние шлепанцы. К трём часам ночи, когда первый ящик водки был выпит, карту местности прожгли в двух местах, залили кетчупом и выбросили. Решили, что «спросят местных». Я скорбно молчала, ибо из местных на рыбалку ходим только мы с Надюхой. К 4 утра я забылась в тяжком и смутном сне. В 5 утра рыболов в шляпе цвета «камуфляж на утку» впёрся в мою светелку, перепутав двери. Лёва тут же принес ему мои тапочки.

Комары летали по всему дому, так все двери и окна были распахнуты настежь. Гудел насос, брошенный шланг поливал соседский участок. Самый крепкий рыбак спал в гамаке, не снимая с себя патронташа и ягдташа. Все храпели.

Пройдя утром по полю битвы, я робко потрясла главного – он спал со спиннингом:

– Вы лодочку-то спускать будете, милейший? – спросила я, не дыша, чтобы не опьянеть до завтрака.

– Мать, – просипел он, не открывая глаз, – ты нам это… того… девчонок организуй там… и пивка…

                                        х х х

Ввалились в избу продрогшие. На озере жёсткий северо-западный студил лицо, заталкивал снег за пазуху, под воротник, слепил глаза. Лунку затягивало, Пашка едва успевал черпать шугу. Дима хотел поставить палатку, да плюнул, глянув на небо – запад набух грязной водой, тучи шли всем горизонтом, неся одно – снег, снег, снег… Дергая удочкой до одури, глядя на уходящий вниз поплавок, Дима мечтал об одном – о бане, о жаре, от которого поначалу дохнуть больно, а потом колет по всему телу, и ты весь, как отсиженная нога… а после – пивком на каменку, а оттуда уж – в сугроб. Но сидел, терпел, не рвал компанию. Пашка и Мишка привычные, сидели на ящиках, сделанных из морозилок от старого холодильника, Пашка все дышал на руки, а на усах налипли ледяные бусины. Он уловистый – в ведре спали уклейки да плотва. Мишка прикладывался к фляжке – единоличник, втихаря, значит… Он первым и свистнул – может, домой? Собрались быстро, еще с полчаса еле волочили санки по бугристому льду, карабкались в гору, теряя из виду дом. В избе Мишкина жена неохотно кидала городские сосиски в чугунок, но квашеной капусты, да огурцов соленых навалила щедро – бери, не жалко. Пили, пока не начали слипаться глаза, и курили в печку, разгоняя дым рукой. Мишка с Пашкой уснули тут же, на бабкином диване, а Дима ещё вышел на крыльцо – глянуть на мохнатые от холода звезды. В сенях споткнулся о ведро, в котором, как в волшебном стеклянном шаре, плыли куда-то рыбешки…

                                        х х х

Шешуринская да наговская пацанва ловила рыбешку в ручье, соединяющем озеро Наговье с лесными протоками. Мосток, тонкие жердинки перекладин, вот, и вся переправа. Младшие сидели на брёвнах, болтали босыми ногами, старшие стояли, опираясь о перила, лузгали семячки, сплевывая в воду. На запах подсолнечника подплывали мелкие любопытные ерши, кружили, хватали заодно и червячка, топили его, обгладывая и, к великой досаде рыбачков, сходили с крючка. Удочки резали из орешника, леску таскали у деда или отца, самодельные поплавки, ржавые крючки – вот и все снаряжение. Ведро стояло общее – ссыпали туда рыбью мелочь, и соседские коты сидели себе чинно-благородно, в ожидании обеда.

У мостков тормознула машина, из неё вылез небольшого роста мужичонка, и, распахнув зев багажника, начал выставлять на дорогу чемоданчики. Чехлы с удочками, коробочки, складной стульчик, спиртовочку, чайник, пластиковый столик и прочие вкусно пахнущие зарубежные предметы. Открыв рты, пацаны смотрели, как мужичок переобувается в новые заколенники, натягивает на себя спасательный жилет цвета прелой листвы, и собирает удочку. Колено вставало к колену, и, телескопически удлиняясь, удочка достигла максимальной длины. Дальше мужичок стал доставать блёсны, сияющие, как дамские серьги, извлекать наживки, мерзкие и вкусно пахнущие, поплавки, и, в довершение парада, эхолот. Пацаны, отвернувшись от ведра, в котором плескалась рыба, недоверчиво следили за ним.