Бузулуцкие игры

— Какая помада? Какие пудры? — гневно порозовел первый секретарь. — Ты, Федор, эти намеки брось. Нечего, понимаешь, бросать тень на руководящего работника района. Я к Клавдии Ивановне всегда относился как к товарищу по работе!

— Как же, как же, — снова засмеялся Дыряев — Помню я, как ты в прошлом году медаль ей на грудь вешал, Руки тряслись, как у лесника Дисамова. Да ты, Митрофан Николаевич, не тушуйся, я про все это, как говорится, с белой завистью говорю. Выдающийся бюст у твоей секретарши, это надо честно признать.

— Я вас попрошу! — петушком вскинулся Пригода. — Не забывайтесь, товарищ подполковник! Не в пивной, понимаете ли!

Он схватил бутылку, отхлебнул прямо из горлышка и сел в кресло. По круглому лицу его гуляли красные пятна.

— Отвлеклись, значит, и хватит, — сказал он. — Бог с ней, с Клавдией, поздно мне уже на баб заглядываться, да и Аглая, понимаешь, вполне покалечить может. Насмотрелась, значит, бразильских сериалов. Давай, Федор Борисыч, к нашим баранам вернемся.

Он схватил со стола какой-то казенный циркуляр и принялся им обмахиваться.

— Надо нам с этими римлянами расставаться, — жарко выдохнул он. — Скубатиев, понимаешь, это еще семечки. Мне из области первый звонил. У него, понимаешь, сестра в Лифановке. Совсем рядом. То ли от нее пошло, то ли разведка первому доложила, только он меня, понимаешь, прямо спросил. Что ты там, говорит, Митрофан Николаевич, у себя в районе древних греков развел? Я ему, значит, рублю по-партийному прямо: нет у нас в районе никаких древних греков. И заметь, Федор Борисович, чистую правду сказал — нет у нас в районе древних греков. Ни одного не имеется, хоть весь район протруси. А кто у тебя с ножиками по Бузулуцку бегает? — спрашивает первый. Студенты из стройотряда — отвечаю. Начитались, говорю, про хоббитов и эльфов, мечей настругали и чудят, понимаешь.

Федор Борисович довольно засмеялся. Истории о толкиенутых он уже слышал на коллегиях и совещаниях, да и в прессе о них не раз писалось, и тут эта история как нельзя кстати пришлась. Бегают по Бузулуцку студентики с бутафорскими мечами и в белых хламидах, а что ты со студентов возьмешь? Свободное племя!

— Смеешься? — по-своему понял начальника милиции Пригода. — А мне, понимаешь, не до смеха. Мало что Скубатиев двинулся, тут еще неизвестные информаторы объявились. Стучать в область начали, доброхоты хреновы! Пришлют комиссию и — суши весла! Тебе, Федя, один черт скоро на пенсию идти, а мне еще до нее трудиться и трудиться! Нет, Федор Борисович, думай. Думай, дорогой! У тебя фуражка на голове, погоны на плечах, личный состав вооружен, тебе и карты в руки. Мужики они, конечно, правильные, дисциплину блюдут, ворье поприжали, хулиганам окорот дали. Но своя рубашка, понимаешь, она ближе к телу! Избавляться нам от них надо, пока, товарищ начальник, от нас не избавились. Жили мы без них раньше, и, надо сказать, неплохо жили… — Митрофан Николаевич подошел к окну и задумчиво побарабанил пальцами по подоконнику.

На подоконнике зеленели осиротевшие без секретарши Клавочки кактусы.

— Баню они мировую поставили, — сказал Пригода, не оборачиваясь.

— Термы, — поправил Дыряев.

— Нехай термы! — легко согласился первый секретарь. — Только вот понаедут, понимаешь, комиссии, объясняй им потом, почему фондовые материалы на баню истратили.

— Ну а вы что предлагаете? — перешел с начальством на «вы» подполковник Дыряев. — Вывезти их из района?

Или из АКСов на яру пострелять, и пусть себе плывут в сторону Калача? Так что ли? А патроны на учебные стрельбы списать.

Пригода страдальчески сморщился.

— Да не знаю я, Федя, — признался он. — Не знаю я, как нам от них, понимаешь, избавиться. Только мы с тобой, Феденька, не Дисамовы, грянет гром, а креститься некогда будет!

Именно в то время, когда первый секретарь Бузулуцкого райкома партии Митрофан Николаевич Двигун советовался в своем кабинете с начальником районной милиции, Гней Плиний Кнехт сменялся с суточного дежурства и еще не освободился от доспехов. Носить их Плиний Кнехт не умел, поэтому был похож в своем одеянии на железную куклу. Меч неприлично топорщился вперед, но Плиний Кнехт, не обращая внимания на беспорядок в одеяниях, что-то чертил на листке, косо выдранном из школьной тетрадки.

— Здесь оружейка, здесь вот — мешки кожаные с сестерциями. Казначей на них каждый день печати проверяет. Обычно он это делает с утра, при смене дежурства. Поэтому, когда мы казну хапнем, надо будет сразу когти рвать. Я уже узнавал, у их за кражи, как у китайцев, сразу руки рубят. Хрясть — и ты уже инвалид труда!

Ромул Луций с сомнением оглядел свои руки. Чистотой они не блистали, но были привычными, а главное — родными.

— А на хрен нам эти сестерции? — спросил он. — И потом, врешь ты все, Плиний! Помнишь, как мы медные котлы сперли? Что же нам с тобой тогда руки не отрубили?