Пан Вацлав и так терпел слишком долго. Он радостно вцепился в тему средневековой живописи и принялся с наслаждением обсуждать династические браки инфант, дофинов и прочих коронованных особ со слишком близкими родственниками, и с еще большим наслаждением их супружеские измены. По его мнению, Скандинавия отличалась исключительной добродетельностью, отсюда и идиотизм Эрика IV, и разные прочие болезни и уродства. В том числе бесплодие и извращения королевы Кристины. По истории наш краснобай скакал, словно шахматный конь.
Он облизал ложку из салата с макрелью. Облизал ложку от майонеза с таким выражением лица, будто имел дело с одной из кандидаток в королевские любовницы. Мажена глаз с него не сводила. Она извлекла, не спросясь Алиции, и подала на стол апельсиновый джем. Ложечку после джема он тоже, разумеется, облизал. Больше подсовывать для облизывания было нечего, так как остатки кавеоти подошли к концу.
Затем продолжил.
— Собирался я небольшое исследование написать на эту тему, — сообщил он. — Даже обсудил вопрос со шведским переводчиком. К сожалению, согласования затянулись, и один ушлый журналист меня опередил. К тому же у него было преимущество — он писал по-шведски, а ведь использовал мою идею. Это некий пан Хенрикссон. Его практически сразу перевели на польский, а у меня ведь и текст был уже готов…
Ушлый пан Хенрикссон по имени Стефан стоял у дверей и с большим вниманием слушал эту историю. Однако отреагировать ему не дали, даже если бы он и захотел. Опять за бортом что-то стукнуло, брякнуло, и в салон ввалился Мариан.
— Вот черт… — не сдержалась я.
— Твоя сестра так рано обедает? — удивилась Мажена, бесцеремонно прерывая историко-журналистские признания.
— Если бы! — Огорчению Мариана не было границ. — Пролетел я с обедом Они на обед поехали к родне из Йенса, так у тех каждая картофелина для гостей по счету выдается. Скорей утопятся, чем лишнего человека с собой захватят, что за народ! Может, я здесь… как-нибудь по хозяйству помогу? Алиция, ты говорила, будто что-то отпилить надо?
Стефан быстро отступил на террасу и исчез из нашего поля зрения. Услужливость Мариана явно указывала на то, что kaffe оg te у сестры оказалось весьма скромным. Он как был голодным, так в этом состоянии и остался и теперь пытался выклянчить хоть что-нибудь. До сих пор мне не случалось видеть Мариана сытым, и я не удивляюсь его родителям, которые, видимо, рады были сплавить сынка из дому куда угодно.
— Братья и сестры у тебя есть? — полюбопытствовала я.
— Ну, сестра здесь, и брат с сестрой в Сопоте.
— А кто старший?
— Ну, Ева — это моя старшая сестра. А что?
— Нет, ничего. А у Евы дети есть?
— Ага, одно, велика важность. Год исполнился, а сколько оно ест! А что?
— Да ничего.
Я с трудом удержалась от вопроса, весь ли молодняк в их семье такой прожорливый? И если да, то как родители умудряются их прокормить? У меня, в конце концов, и собственный опыт имелся. Мои сыновья малоежками никогда не были, но как-то же я справлялась, хотя вечно торчала на работе, а дешевые блюда были, как правило, достаточно трудозатратные.
Не будь у Алиции столько гостей, я уверена, она бы сломалась и чем-нибудь этого бармаглота накормила. Сейчас же ей приходилось думать о многих вещах сразу, и она проявила черствость к страданиям Мариана.
— Я картошек не считаю, но обед будет поздно, — ответила хозяйка деревянным голосом. — Что найдешь, можешь съесть, но сомневаюсь, что найдешь много. Потерпи. Отпиливать тоже нечего.
Мариан разочарованно вздохнул, примирился со своей тяжкой долей, бросил на господ Буцких обиженный взгляд и мелкими шажками двинулся в глубь кухни, стараясь изо всех сил не замечать Мажены. Мажена кинула кухню на произвол судьбы, оперлась спиной на дверцу холодильника и так и застыла. События в салоне все больше ее захватывали.
Пану Вацлаву было где развернуться. Подсказанная мной тема, несомненно, пришлась ему по вкусу, что меня нисколько не обрадовало, ибо я вовсе не собиралась доставлять этому павиану удовольствие. Наоборот, планировала гадость. Пусть потащится в Хиллерёд и полюбуется там на жуткие портреты коронованных прелестниц, вдруг какая потом приснится? Но то ли наш словоблуд оказался умнее, то ли ему просто повезло, он оседлал милую его сердцу тему эротических похождений царственных особ и расставаться с ней не собирался.
Стефан и Эльжбета вернулись и подпирали дверные косяки двери, за ними маячил Олаф. Пан Вацлав, зарапортовавшись, выдвинул шутливое предположение, что пресловутый журналист-конкурент, он же господин Хенрикссон, вырвал у него, можно сказать, из рук разработанную им тему по сугубо личным мотивам, однако он, пан Вацлав, не хотел бы злословить на сей счет, но говорят, секс является для господина Хенрикссона непреодолимым соблазном…
Юлия, наконец, заметила людей в дверях.
— Вацек, извини, но я бы хотела спросить…