Видимо, в Японии большой дефицит уборщиков, если требуются кадры со стороны.
– А как ты туда попал?
– Так же, как во все другие места.
– И много было этих мест?
Гаро зажмурил глаза, вытянул вперед руки и стал перечислять «места», по очереди загибая пальцы:
– Город Шарлеруа в Бельгии. Город Каштелу-Бранку в Португалии. Город Джендуба в Тунисе. Город Парамарибо в Суринаме. Город Люцерн в Швейцарии. Там было красиво. Про Китакюсю ты уже знаешь, а сямисэн ты нарисовал немножко не так, как нужно: сверху должен быть один колок для закрепления струны, а снизу два. У тебя все наоборот.
– Учту, – только и смог выговорить уязвленный Сардик. – В следующий раз, когда мне нужно будет запечатлеть какой-нибудь музыкальный инструмент, я обязательно проконсультируюсь с тобой…
…Гаро и вправду оказался «парнем с секретом», хотя Сардик и подозревал, что секрет этот выеденного яйца не стоит. Тем сильнее Сардик мучался, силясь разгадать его. Гаро был прост, чтобы не сказать – примитивен, а если и рассказывал о своей прошлой жизни – обо всех этих шарлеруа, парамарибо и каштелу-бранку, то как-то очень своеобразно, с точки зрения уборщика офиса. Клерки в Парамарибо и Джендубе – ужасные грязнули, не то что клерки в Люцерне и Китакюсю: можно сказать, что там ты получаешь зарплату просто так, не особо затрудняя себя работой, – так везде чисто. Кроме того, города, в которых когда-то работал Гаро, выглядели как-то чересчур изолированно от всего остального мира. Все подходы к ним, воздушные и наземные пути, смотрелись одним белым пятном. Однажды Сардик не выдержал и сделал то, чего не делал никогда. То, что считал низким и недостойным порядочного человека: он проник в комнату Гаро в отсутствие хозяина и открыл его фибровый чемоданчик. Ничего достойного там не обнаружилось, какое разочарование! Только сменная рубашка, еще одни брюки (на этот раз – из черного крепа) и еще одна пара Вьетнамских тапочек. И шесть одинаковых деревянных коробочек с домино.
Зачем Гаро такое количество доминошных костей? Неизвестно. Тем более – Гаро никогда не предлагал Сардику забить козла на досуге. Странный, странный тип, этот Гаро!..
Абстрагировавшись от коробочек с костями, Сардик приподнял и перетряс рубаху и брюки, а также заглянул во все немногочисленные карманы чемоданчика в надежде найти документы и хоть какое-то вещественное подтверждение Люцерна и К°. Хоть какую-то память о них.
Хренушки!
Ни паспорта, ни справки о регистрации. Ни писем, ни открыток, ни телеграмм, ни корешков от денежных переводов куда-либо – только небольшая сумма в рублях, вложенная в помятую двухстраничную брошюрку «Пользуйтесь услугами American Express», такие грошовые аляповатые завлекаловки часто раздают в переходах метро. Был еще кулек со слипшимися леденцами, несколько пластинок жвачки, видавший виды каталог выставки какого-то французского фотохудожника и недорогие бусы из сердолика: Сардик даже не рискнул представить себе женщину, чье счастье они могут составить. И все. В чемодане не нашлось ни одной фотографии, повествующей о жизни уборщика или жизни его близких (в том числе той, кому предназначались бусы) – только поляроидный снимок самого Гаро, наклеенный на внутреннюю поверхность крышки. На снимке Гаро представал в компании с большеухим голым котом (на взгляд Сардика – абсолютным страшилищем, а ведь находятся любители этой чудовищной породы!). Гаро, судя по всему, был как раз любителем: он улыбался сидящему у него на плече коту. И кот вроде как улыбался Гаро – идиллия, да и только!.. Электронная дата в правом углу снимка отсылала Сардика на десятилетие назад, в то самое время, когда он впервые появился в Пскове, чтобы потом перебраться в Питер. Кот с поляроида, должно быть, давно почил в бозе, а вот Гаро… Он выглядел таким же, каким выглядел и сейчас, – двадцатипятилетним!..
Странный, странный тип этот Гаро!
Поляроидный снимок занимал центральное место на внутренней крышке чемодана, но вовсе не скучал в одиночестве. Со всех сторон он был обклеен лейблами, а лучше сказать – логотипами, срезанными с бумажных упаковок какого-то продукта. «МОЛОКО» – вычислил Сардик после непродолжительного двухминутного раздумья, уцепившись за французский вариант «LAIT» (в школе он когда-то изучал французский). «Lait», несомненно, относилось к Шарлеруа во франкоговорящей части Бельгии; были еще иероглифические и арабские надписи, и надписи латиницей – иногда с изображением пятнистой коровы, кувшина, стакана или свободно льющейся молочной струи. Иногда изображения не было вовсе, но всегда указывалась жирность.
Гаро любит молоко.
Или это его страшила-кот любил молоко? И где он сейчас? Ах, да! – почил в бозе. А картонки остались.
Странный, странный тип этот Гаро!..
Уже после несанкционированного постыдного обыска Сардика так и подмывало порасспросить Гаро о молочном вернисаже на крышке чемодана. И о доминошных костях. И о коте заодно – особенно о коте. Но расспрашивать означало бы выдать себя, поэтому Сардик и держал рот на замке. Даст бог, когда-нибудь все разъяснится ко всеобщему удовлетворению.