После этих слов над грязным, утоптанным сотнями кирзачей-«говнодавов» снегом, над десятками шапок-ушанок, над всем унылым пейзажем зоны, перечеркнутым колючей проволокой, повисло тягостное молчание. Казалось, пролети сейчас муха — лопнут барабанные перепонки.
Сделав еще несколько шажков, Смирнов неожиданно упер свою колючий взгляд в Никитина.
Бывает так: один человек сразу же, с первого взгляда вызывает в другом острую, безотчетную неприязнь. Почему?
Может быть, старлею не понравился слишком независимый взгляд зека, может быть, его задела брезгливая ухмылка заключенного, которую он случайно перехватил…
— Ты! — толстый палец нового начальника отряда не мог дотянуться до бушлата Никитина, но не было никаких сомнений, что обращение относится именно к нему.
Никитин вздохнул.
— Ну я… — даже не пытаясь скрыть недовольства, отозвался он.
Новый начальник отряда начал закипать: нехороший прищур, делавший его глаза еще более маленькими, и оттопыренная нижняя губа свидетельствовали, что теперь зеку неприятностей не миновать.
— Представьтесь по форме… — медленно, словно раздумывая, сказал Смирнов. — Как положено.
— Осужденный Никитин, статья двести восемнадцатая, часть вторая, два года, — ответил зек, глядя в сторону, после чего перевел взгляд на старлея, и тот понял: этот заключенный обращения «быдло» может и не простить.
Но старлей понимал и другое: если сейчас же, перед всем строем не поставить этого хрена с бугра на место, то в будущем прецедент может принести массу хлопот. Главное — сразу же показать свою власть; дать понять, что судьба всего отряда, всех ста человек — в его, старлея, руках.
Пожевав губами, словно раздумывая, Смирнов наконец произнес, чеканя каждое слово:
— Козлина, не строй из себя целку-жулика, я тебя все равно обломаю. Не таких обла…
Договорить он не успел — кулак Никитина угодил прямо в челюсть обидчика.
Дальше события развивались довольно быстро.
Выскочив из строя, разозленный заключенный сперва саданул старлея кулаком в солнечное сплетение, профессионально сбив его дыхание, после чего, не давая ему упасть, схватил за отворот шинели. Слегка пригнув голову Смирнова, — движения Никитина были настолько резкими, что у старлея слетела шапка с кокардой, — зек принялся методично наносить ему удары в лицо согнутым коленом. Сначала лицо нового начальника стало молочно-белым, но спустя несколько секунд сделалось кроваво-красным, как пачка «Мальборо».
Строй хранил гробовое молчание. Лишь шестерка-старшина попытался было позвать на помощь, однако один из зеков, вплотную приблизившись к нему, тихо, но очень внятно произнес:
— Заткнись, сука, иначе «петушатник» покажется для тебя раем…
Тем временем Никитин продолжал избивать своего обидчика. Он работал методично, как шахтер отбойным молотком. Из горла старшего лейтенанта вылетали хрипы. Казалось, еще немного, и бравый офицер внутренних войск превратится в мешок, перетянутый кожаной портупеей.
Бить нового начальника отряда хоть и приятно, но, к сожалению, утомительно. Никитин на минуту отпустил Смирнова, чтобы перевести дыхание, и зря: старлей не замедлил воспользоваться таким неожиданным подарком судьбы.
— Помогите… — старлей повернул окровавленное лицо в сторону вышки и, собравшись с духом, закричал — Убива-а-а-ают!..
К месту происшествия уже бежали солдаты. С неприятным звуком заклацали автоматные затворы. несколько человек, угрожающе поведя в сторону отряда стволами, отсекли отряд от места происшествия.
И спустя несколько секунд последовала команда:
— Отряд — ложись!
Зеки уткнулись лицами в мокрый снег.
А Никитину уже заламывали руки, предварительно оглушив его резиновой дубинкой-«демократизатором». Он не сопротивлялся…
Как ни удивительно, но дело попытались спустить на тормозах: начальнику ИТУ, которому до пенсии оставалось всего полгода, естественно, не хотелось неприятностей, тем более что случай этот мог послужить причиной бунта в зоне. Однако Смирнов почему-то не внял советам более опытного коллеги.
— Зачем тебе все это надо, — пробовал уговорить старлея полковник. жили нормально: «мужики» работают, «петухи» трахаются, блатные держат зону… Всем нормально, потому что без ЧП.
Дальнейшие нехитрые объяснения полковника сводились к следующему: Смирнов взял очень круто и, по местным понятиям, «решил загнобить хорошего пацана». А портить отношения с паханом зоны — себе дороже: «мужики» не пойдут на работу, потому как блатные запретят, а это в свою очередь отразится на производственном плане. Зона вообще может объявить голодовку, что еще хуже. Может начаться бунт — и первыми под нож пойдут стукачи…
Разговор происходил в кабинете «хозяина» и на высоких нотах.
— Как минимум я буду ходатайствовать о твоем переводе в другое место, пообещал полковник, — а как максимум…
— А что — как максимум? — сглотнул слюну старлей, ощущая за спиной невидимое дыхание дяди из центрального ГУИТ.
— Максимум — я не дам за твою жизнь рваного бушлата, — абсолютно серьезно закончил полковник.