Быков Дмитрий

II. Первое отступление. Федор Сологуб

Печаль в груди была остра,

Безумна ночь, —

И мы блуждали до утра,

Искали дочь.

Нам запомнилась навеки

Жутких улиц тишина,

Хрупкий снег, немые реки,

Дым костров, штыки, луна.

Чернели тени на огне

Ночных костров.

Звучали в мертвой тишине

Шаги врагов.

Там, где били и рубили,

У застав и у палат,

Что-то чутко сторожили

Цепи хмурые солдат.

Всю ночь мерещилась нам дочь,

Еще жива,

И нам нашептывала ночь

Ее слова.

По участкам, по больницам

(Где пускали, где и нет)

Мы склоняли к многим лицам

Тусклых свеч неровный свет.

Бросали груды страшных тел

В подвал сырой.

Туда пустить нас не хотел

Городовой.

Скорби пламенной язык ли,

Деньги ль дверь открыли нам, —

Рано утром мы проникли

В тьму, к поверженным телам.

Ступени скользкие вели

В сырую мглу, —

Под грудой тел мы дочь нашли

Там, на полу.

III. Люди без прошлого и будущего

Современная русская сказка, рассказанная в интернете: «Мне часто снятся кошмары об этом: городской транспорт, которому, оказывается, изменили маршрут, и он привез меня в такое место этого города, в котором ты вообще ничего не знаешь — даже сторон света».

Иногда кажется, что это потайное дно Города, его Темную Сторону чувствуют не все. «Я боюсь, что меня столкнут под колеса в метро». «А я боюсь погромов или неуправляемых толп, вот как в прошлом году болельщики устроили беспорядки...» «А я полоумных старух и красного светофора».

Я думаю, написавшие это чего-то не договаривают.

Потому что темная сторона города связана не столько с людьми (точнее — не сразу с ними), а с какой-то его безразличной выталкивающей силой, если ты вдруг перестанешь играть по его правилам, откажешься или не сможешь быть в его системе. Темная сторона Города не обязательно хочет тебя умыкнуть. Иногда наоборот — выталкивает. Внимательность улетучивается, остается одно безразличие.

— Помните, Настя, я вам говорил однажды, когда мы шли по Москве: «Как хорошо, что нам есть куда вернуться. А если представить себе, что вот я или вы приехали сюда одни, и это чужой город. А мы потеряли деньги и документы. А люди опять же снуют, солнце еще светит, но мы-то знаем, что скоро все разойдутся по домам и делам. Стемнеет, похолодает. Спустится ночь. НО ДО НАС НЕТ НИКОМУ ДЕЛА. Мы невидимки. Ты будешь идти по улице, кажется — вот они люди, и я еще живой, протяни руку — и ты сможешь дотронуться до чужой занавески, а за ней — желтый круг комнаты, семья чай пьет, пельмени жрет. Плюшками балуется. Но протяни руку — через форточку, потрогай желанную занавеску, и закричат — высокими резкими голосами — ударят створкой. Милицию вызовут. Кто такой? Никто. Есть документ? Нет. И пошло-поехало, цыпленочек. Дно проснулось, открыло рот. Ам. Унижение. Камера. Выпал из системы. Стал только тенью. А ведь говорила родня: не выходи без паспорта. Никто не защитит. Кричи не кричи».

Или вот еще девушка пишет: «...я чувствую город, особенно большой, как отдельный организм, который я не могу понять, а он — меня не хочет. Потеряться — как отстать от города, когда он все время уходит от тебя. Пугает отсутствие какого-то общего пространства и времени у города. Пугает невозможность его охватить, запомнить, узнать».

Поэтому не стоит удивляться, что самый распространенный страх у городских людей — что если тебе станет плохо, никто не бросится тебе помогать. И ведь действительно не бросятся. Потому что нельзя охватить и запомнить. Вас слишком много. А если и захотят броситься — то побоятся. Потому что в городе ты тоже один из многих, и твои мотивации становятся не твоими, личными, а какими-то усредненно-позорными: пол, возраст, вид. (В одной би-би-сишной программе был показан сюжет: шестилетняя девочка-актриса плакала на углу, подходили только женщины, все мужчины шли мимо. — Почему вы не подошли к ребенку? — спросили у одного. — Я испугался, что подумают, что я педофил, — честно признался прохожий. Я же мужчина. И мне 40 лет. — Я бы тоже не подошел.)

В общем, город как книжный магазин. Когда заходишь в него, думаешь с отвращением: «Как много книг. Я никогда больше не буду их писать. Это все равно, что плевать в море».

На самом деле, ты просто боишься, что здесь тебя никогда — среди всех — не найдут. Русским пока трудно с этим смириться. Поэтому, наверно, и не было у нас раньше по-настоящему страшной литературы. А вот японцам, например, нет, не трудно. И никогда не было. Самые страшные мультики — японские. Там иногда показывают панораму места действия. Огромный бескрайний пустой город, а спустится камера пониже — сплошной яой. И бежать некуда.

Но и это еще не всё...