Был ли Свифт научным фантастом

Допустим. Но в таком случае придется задуматься вот о чем. Назвать "Путешествия Гулливера" "антиутопией" в историческом смысле вполне логично. Ведь утопия была во времена Свифта вполне развитым, полнокровным жанром.

Но назвать их "антифантастикой" можно лишь с определенной оговоркой. Научной фантастики как литературного жанра или рода до Свифта не было. Значит, если говорить об "антифантастике", то следует, очевидно, подразумевать не научную фантастику, а какую-то другую - допустим, фантастику сказки.

"Антисказка"?! Удивительное слово, а ведь, по сути дела, это именно так. И не начинает ли таким радикальным путем научная фантастика как-то отграничивать себя от сказки?

От сказки традиционной, не притязающей на то, что в нее поверят как в быль, а заодно - для Свифта - и от "сказок", на это притязающих, выдающих себя за науку.

Но в таком случае не мешает вспомнить и еще об одном обстоятельстве.

Свифту удивительно не везло. Слишком много предположений писателя оправдалось вопреки его злопыхательству.

Столько научных фантастов стремилось предсказать будущие открытия и, как правило, ошибалось. А Свифт упорно стремился изобразить невозможное - и обычно останавливал внимание на важном, перспективном, осуществимом.

Почему же ему столько удалось предсказать - пусть даже невольно?

"Гипотезы, обнимающие большое число разрозненных фактов и воззрений, полезны даже в незавершенном виде, и нередко случается, что самая плодотворная гипотеза представляется при своем возникновении туманною и шаткой", - писал замечательный русский физик прошлого века Александр Григорьевич Столетов.

В самой науке на каждом этапе ее развития немало фантастики, и притом фантастики вполне плодотворной. Научные гипотезы, разумеется, рождаются на основе уже известных фактов, но они же являются стимулом к поиску новых.

Если новые факты подтвердят гипотезу, она обретает права теории. Если опровергнут ее и дадут основание новой гипотезе, эта новая гипотеза отберет у своей предшественницы факты, которыми та завладела, и старая гипотеза вернется в область фантастики. Между фантастикой и наукой отношения очень сложные, диалектичные, и складывались они в разные эпохи по-разному.

Сейчас нами вполне признано опережение наукой практики.

В конце XVIII и начале XIX века практика заметно опережала науку. XIX век был веком пара, но термодинамика появилась позже, чем паровые машины, паровые коляски и паровозы.

Научная фантастика отражала все изгибы отношений между наукой и практикой. Как целостный жанр она была порождена успехами конкретной техники прошлого века и приобрела все соответствующие этому качества. Очень долго научной фантастикой считали только фантастику сугубо конкретную географическую, транспортную или ту, что мы сейчас низвели до положения "технической". Но постепенно, с убыстряющимся прогрессом науки, фантастика начала преобразовываться. От разработки деталей известного она все больше приходила к поискам принципиально нового и все больше оперировала общими вопросами науки. Осознан этот процесс был не сразу. Жюль Берн в конце жизни уже ставил принципиально новые проблемы, идущие вразрез с привычными физическими представлениями, и... критиковал Уэллса, отказывал ему в праве именоваться научным фантастом за то, что Уэллс v с самого начала сделал это основным принципом своей работы. Да и сам Уэллс - как робко, с какими оговорками отстаивал он свое право быть причисленным к научным фантастам! Порою он даже отдавал в этом смысле предпочтение тем своим романам, в которых, по существу, повторял зады Жюля Верна, перед вещами, открывшими новый период в развитии научной фантастики.

Во времена Свифта отношения между наукой и практикой были особенно сложными. И его положение фантаста тоже было непростым.

Свифт в исключительной степени обладал очень редким и совершенно необходимым для фантаста качеством - споcобностью резко перейти пределы привычного. Его, как впоследствии Уэллса, неизменно притягивает к себе принципиально новое. (Недаром Уэллс, говоря о своих "нежюльверновских" романах, называл себя учеником Свифта.) Причем интерес к принципиально новому заставляет его иногда пренебречь своей установкой сатирика. Вот герой Свифта приходит в лапутянскую обсерваторию и беседует с астрономом, который сообщает ему, что при помощи нового телескопа жителям летающего острова удалось открыть в три раза больше звезд, чем известно англичанам (в этом месте, кстати говоря, Свифт обнаруживает неожиданлую для "врага науки" осведомленность в состоянии астрономии: его ссылка на современный звездный атлас была проверена комментаторами и оказалась совершенно точной). Однако лапутяне, как известно, люди в практических делах ничего не смыслящие, и, если следовать арифметической логике свифтовской сатиры, здесь надо ждать описания какого-нибудь грандиозного телескопа - такого большого, что он представляет опасность для существования летающего острова. Ничуть не бывало. Телескоп, по словам Свифта, даже меньше наших. Очевидно, в нем использовано принципиально новое устройство.