Теперь пришлось, и я вот вспомнил.
А Иоанн Кронштадтский в дневнике своём оставил:
«Где бы я ни был, но лишь возведу сердечное око в скорби моей к Богу, Человеколюбец отвечает тотчас же на мою веру и молитву, и скорбь сейчас проходит. Он на всякое время и на всякий час близ меня».
Вспомнил и это.
Ялани, родины моей, не остаётся –
Но ведь утрата – это обретение – опыт утрат ведь тоже опыт. Так думаю.
И говорю:
Благодарю Тебя, Господи, что вызвал меня, ничтожного, из небытия здесь – в Ялани, среди красивых мест и замечательных людей.
За всё благодарю Тебя, Боже. Я – косноязыкий. Моление моё к Тебе – мои вздохи, мои выдохи и вдохи. За всё, за всё. За всё, Господи.
Пошёл.
Оглядываюсь на дом.
Поднялись мои родители со скамеечки. Стоят плечо в плечо. Меня провожают. Тень от ладоней на глазах у них – чтобы свет солнечный меня не прятал.
Смутно вижу их, отца и маму. Через слезу. Накатилась.
Переживаю:
Не посидел с ними на дорожку.
Вернулся. Посидел.
Мама: ну, с Богом, мол.
Отец: счастливо, дескать.
Есть у людей сердце, и у меня тоже – разрывается.
Вспомнил молитву Андрея Юродивого:
Господи, Господи, Господи, Господи, – отчаяннее не помолишься.
Помолился – пообещал. И попросил:
Пошли мне, Отче, ангела-путеводителя, благо-успешного предстателя, чтобы спасал меня в ночи от страха, а среди дня – от слепоты.
Обнял родителей: попрощался – привычно, и как по-новому – без скорби.
Пошёл от дома.
Зачем-то.
Дождался автобуса.
Поехал.
Куда-то.
Скрылась Ялань за ельником, из виду; навсегда, может.
Отвернулся. Уткнулся лицом вперёд – как в пустое, перед собой взглядом рассеялся – как перед чем-то.