Была ли альтернатива? («Троцкизм»: взгляд через годы)

Непредвзятое изучение внутрипартийной борьбы опровергает ходячие обывательские представления о том, что все соратники Ленина были «одним миром мазаны», в одинаковой степени боролись не за принципы, а за личную власть и поэтому любой исход этой борьбы привёл бы к утверждению тоталитарного режима. Напротив, партия сумела бы подчинить себе и перестроить свой аппарат, если бы в своём стремлении к перестройке внутрипартийных отношений она не столкнулась с сопротивлением значительной части правящей верхушки, прошедшей полосу политического и нравственного перерождения и подавившей не только Троцкого, но и многих других руководителей партии.

Именно эта верхушка, навязавшая в 1922—1924 годах партии режим своей фракционной диктатуры, сыграла решающую роль в возвышении Сталина. Сталин «сам был застигнут врасплох собственным подъёмом. Он ступал неуверенно, озираясь по сторонам, всегда готовый к отступлению. Но его в качестве противовеса мне поддерживали и подталкивали Зиновьев и Каменев, отчасти Рыков, Бухарин, Томский. Никто из них не думал тогда, что Сталин перерастёт через их головы» [793]. В продвижении Сталина в те годы «наибольшую горячность проявлял неизменно Зиновьев: он на буксире тянул за собой своего будущего палача» [794]. Все эти люди оказались не на высоте своей исторической задачи. В период пребывания у рычагов власти на равных ролях со Сталиным они безответственно играли с жупелами «троцкизма» и «фракционности», применяли методы политической интриги в борьбе со своими идейными противниками, ставили свои личные и групповые интересы выше интересов партии и революции.

Сталин — гений политической провокации — искусно использовал все эти моменты, натравливая одних лидеров на других, играя на их личных амбициях и разжигая между ними личную неприязнь. А его союзники — политики, достаточно искушённые в исторических уроках прежних революций,— тем не менее в своём фракционном ослеплении не желали видеть, чему они прокладывают дорогу своими потайными ходами и верхушечными комбинациями, и уж во всяком случае не предполагали, что запущенная ими аппаратная механика в конце концов нанесёт беспощадные удары по ним самим.

Все эти субъективные факторы, сработавшие в пользу Сталина, дополнились искусным использованием Сталиным своей аппаратной власти для подбора и выдвижения лично преданных ему людей. «Сталин всякое положение, всякую политическую обстановку, всякую комбинацию людей примеривал к себе, к своей борьбе за власть, к своему стремлению господствовать над другими. Если это ему было интеллектуально не по плечу, он сталкивал двух наиболее сильных конкурентов. Искусство пользоваться личными или групповыми антагонизмами было доведено им до большой высоты. На этот счёт у него выработался почти безошибочный инстинкт… Безошибочным инстинктом и неутомимой настойчивостью он всегда при всяком случае, по всякому поводу делал то, что может причинить затруднение другому сопернику, более сильному; с другой стороны, он почти с такой же настойчивостью стремился вознаградить поддержку, всякий акт личной верности» [795].

Обладавший непревзойденной способностью играть на низменных сторонах человеческой природы, Сталин безошибочно почувствовал, что смена бивуачного быта времен гражданской войны оседлым и уравновешенным образом жизни порождает в среде бюрократии тягу к материальным благам жизни, удобствам и комфорту. Сам продолжая жить относительно скромно (многочисленные дачи, расточительные приёмы и попойки станут непременным атрибутом сталинского образа жизни лишь в 30-е годы), Сталин шёл навстречу этим своекорыстным устремлениям, распределяя наиболее привлекательные посты и определяя размеры материальных выгод, которые бюрократы могли получить от этих постов.

Подбирая ставленников по признаку личной преданности, он учил их умению овладевать механизмами власти, использовать слабости своих сотрудников, противопоставлять последних друг другу и т. д. Всю эту бюрократическую механику, в которой немалую роль играла личная интрига, Сталин подчинял задаче создания привилегированной касты, всё более отчуждавшейся от народа и стремившейся удержать массы в повиновении. Политическое и бытовое перерождение правящего слоя изменило его нравы и позволило Сталину обретать всё большую уверенность и проявлять всё большую беспощадность в борьбе со своими противниками. «Сталин систематически развращал аппарат. В ответ аппарат разнуздывал своего вождя» [796].

Реакцией на эти процессы стало политическое расслоение в рядах старой партийной гвардии, выделение из неё значительной части, боровшейся с перерождением в своей собственной среде. Лидеры и идеологи левой оппозиции — это «люди того же слоя, той же правящей среды, той же привилегированной бюрократии, которые покидают ряды (бюрократии.— В. Р.) для того, чтобы связать свою судьбу с судьбой санкюлотов, обездоленных пролетариев, деревенской бедноты» [797].