Были 90-х. Том 1. Как мы выживали

Ловко открутив колпачок, она бесцеремонно выливает духи себе на запястье: не скромную, робкую каплю, как это делает мама — целый ручей. Я столбенею, в глазах щиплет от слез. Поступить так с нашим сокровищем — это преступление, страшный грех, святотатство.

— Дура! — Ярость бурлит в крови, обида ударяет в голову: не помня себя, я со всей силы толкаю Катю.

Она вскрикивает, спотыкается и плашмя падает на спину. Но еще раньше, словно стремясь предупредить это падение, флакон выскальзывает из ее рук… Катя ревет, массирует ушибленное плечо. Но мне нет до нее дела. Ведь произошло ужасное: расколотый пополам, флакон лежит на полу, и из него, капля за каплей, уходит жизнь. Я вдыхаю пьянящий запах драгоценных духов и не решаюсь пошевелиться. Так и стою, смотря на осколки нашей с Катей дружбы и маминой мечты.

…О том, что случилось, мама догадывается сразу, едва переступив порог дома. Квартира благоухает, а я виновато прячу глаза. Мама бледнеет. Сумки падают вниз. Она сползает по стенке, закрывает лицо руками. Мамочка, я не специально, я не хотела, я…

Я никогда не видела, чтобы мама так плакала. Когда ушел папа, она держала слезы где-то внутри: она была слишком гордой, чтобы признаться в том, как ей больно. А сейчас прорвалось, лопнуло, разбилось. Папино предательство, развал страны, одиночество. И она — так похожая на свои любимые духи — тонкая и хрупкая, совсем не приспособленная к новой жизни. Что же я натворила — мама, прости! Она плакала, я просила прощения, и мы обе понимали: что-то изменилось, исчезло навсегда…

…Аромат французских духов еще долго будет скитаться по нашей квартире: он впитается в ковер, застынет в занавесках, спрячется в обшивке мебели. Но он больше никогда не станет тем, чем был для нас с мамой: сокровищем, волшебным эликсиром, драгоценностью. Теперь все будет по-другому.

* * *

Квартира еще пахла этими духами, когда в ней появился дядя Андрей. Постепенно его густой мужской дух заполнил весь дом. А вскоре он смешался с другим запахом, настырным и невкусным: запахом клеенчатых сумок в клетку, туго набитых вещами. Они стояли по всем углам, теснились под журнальным столиком, угрожающе свешивались со шкафов. Время от времени дядя Андрей забирал их все, разом, чтобы через несколько дней вновь наполнить квартиру этим преходящим челночным скарбом.

У нас теперь была красивая одежда. Своя собственная, не перешитая, не перекроенная. Сделанная в Турции и Китае, она была лишена изюминки, оригинальности, но зато выглядела модно, современно. Старые выкройки из журнала Burda были подарены Катиной маме. Моя солнечно-желтая шляпа с бархатным бантом перешла соседской девочке: ее родители, научные сотрудники, все еще искали свое место в постперестроечном мире. Все налаживалось.

Мама перестала походить на Раису Горбачеву. Она покрасила волосы, сделала «химию», челка больше не лезла в глаза, мешая чтению. Впрочем, она забросила книги. По вечерам они с дядей Андреем устраивались перед новеньким японским телевизором. Загрузив в видеомагнитофон массивную черную кассету, они следили за приключениями американских суперменов.

У меня же были другие интересы. Импортная видеоприставка сделала меня самой популярной девочкой в классе — Кате было нечем крыть. За право прийти ко мне в гости и поучаствовать в приключениях «Черного Плаща» или поиграть в «Братьев Марио» разгорались кулачные бои. Я увлеченно бродила по виртуальной реальности, а попугай нервно кусал меня за ухо и щекотал клювом шею. Ему хотелось вволю полетать, пошуршать, почирикать. Но отчим строго-настрого запретил выпускать его из комнаты. «Слишком много гадит», — сказал он, захлопнув дверь. Начиналась новая весна, новое время…

Скоро сбудется то, о чем я так мечтала в своем детстве. Наступит пора изобилия, даже избытка. Жизнь будет похожа на рынок, где можно купить абсолютно все. Холодильник начнет ломиться от продуктов, в нашем спальном районе вырастут сразу четыре гигантских торговых центра.

И однажды, в канун Восьмого марта, я смогу наконец загладить свою вину. Увидев в большом парфюмерном магазине флакон тех самых французских духов, я подарю его маме. Возможно, это будет лишь моя фантазия, но на мгновение ее серые глаза превратятся в зеленые — как у кошки. Однако это продлится совсем недолго. Поблагодарив меня, она поставит флакон на туалетный столик — туда, где пылятся десятки других пузырьков, сделанных в Париже, Риме, Лондоне… Это будет совсем другая жизнь, другая эпоха. Найдется ли в ней место настоящим сокровищам?

Сергей Канаев

Москва

В 90-е — дошкольник, школьник, студент; после 90-х — журналист.

Гостиница «Северная»