Были Древних Русичей

Мирошник проводил его удивленным взглядом, почтительно крякнул, проявляя уважение к недюжинной силе, а потом недовольно гмыкнул, потому что из хлева вышла сгорбленная старушка в белой рубахе до пят, с растрепанными длинными седыми космами, длинным крючковатым носом, кончик которого чуть ли не западал в рот, узкий и беззубый, лишь два темных клыка торчали в верхней десне, да и те во рту не помещались, лежали на нижней губе и остриями впивались в похожий на зубило подбородок, поросшей жиденькой своей бороденкой. В руках она несла ведро молока, и хотя шла быстро, м^олоко даже не плескалось. Спешила она, чтобы первой выйти со двора, не столкнуться с мирошником у ворот. Поняв, что не догонит ее, мирошник произнес:

- Мне бы хоть кринку оставила. Я уже и забыл, какое оно на вкус молоко!

- Все равно ты доить не умеешь, а жена у тебя померла. Посватай меня, для тебя доить буду, - сказала она и, шлепая губами, засмеялась.

- Какая из тебя жена, карга старая! - обиделся мирошник.

- Могу и молодой стать - как скажешь, - остановившись в воротах, молвила она и снова засмеялась, а кончик ее носа затрясся, как ягода на ветру.

- Для полного счастья мне только жены-ведьмы не хватало! - произнес мирошник и замахнулся на старуху.

Она, хихикнув, выскочила за ворота и исчезла, навер^ ное, сквозь землю провалилась. Мирошник плюнул ей вслед и пошел на плотину поднимать ворота мельницы.

Вода в реке была словно покрыта гладкой белесой скатертью, на которой выткались золотом лунная дорожка и серебром - звезды, а ниже по течению киноварью дорожки от горящих на берегу костров. Оттуда доносились звонкие голоса и смех: молодежь праздновала Ивана Купалу. В запруде плавало несколько венков. Один венок выловила сидевшая на лопасти мельничного колеса русалка - писаная красавица с длинными, распущенными, пшеничного цвета волосами и голубыми глазами. Она надела венок на голову и посмотрелась в воду, как в зеркало. Две другие русалки - такие же красавицы, но одна черноглазая черноволоска, а вторая зеленоглазая зеленоволоска - тоже посмотрели в воду: идет ли ей наряд или нет? Очень шел, поэтому все три весело засмеялись.

Зеленоглазка, сидевшая на мельничном колесе выше подруг, увидела мирошника, убрала с лица волосы, чтобы лучше была видна ее красота, чистая, невинная и потянулась, заложив руки за голову выставив напоказ большие вздыбленные груди с крупными, набухшими, розовато-коричневыми сосками. Нежным, полным любовной истомы голосом она спросила:

- Мирошник, я тебе нравлюсь?

- Нравишься, - равнодушно ответил он. - Слазь с колеса.

- И ты мне нравишься! - Она сложила губы трубочкой, подставляя их для поцелуя, правой рукой взбила зеленые волосы, отчего они тонкими змейкам заскользили по белым округлым плечам, а указательным пальцем левой потеребила набухший сосок. - Поцелуй меня, любимый! Приголубь-приласкай, обними крепко-крепко- я так долго ждала тебя!

- Долго- со вчерашнею вечера,- произнес мирошник и дрыгнул ногой, словно хотел ударить ее: - Кыш, поганка водяная!

Русалки с деланным испугом взвизгнули и попадали в речку, наделав в белесой скатерти прорех. Они вынырнули неподалеку от плотины, зеленоволосая обиженно округлила глаза и ротик, произнесла томно, сладко, как после поцелуя, "Ах!" И, русалки сыпанули на речную скатерть пригоршни беззаботного смеха словно растворились в воде, а в тех местах, где торчали их головы, прорехи моментально затянулись, будто зашитые снизу.

Мирошник поднял ворота, колесо с жутким скрипом, стремглав убежавшим вверх и вниз по реке, завертелось, набирая обороты. Зашумела вода, и венки, прикорнувшие у плотины, проснулись и поплыли узнать, что там не дает им спать. Мельничное колесо подгребло их под себя, вытолкнула по ту сторону плотины. Мирошник проводил их взглядом и пошел в здание мельницы. По пути он увидел золотисто-красный, точно сотворенный из раскаленного железа, цветок папоротника, от которого исходили зыбкие радужные кольца, постепенно растворяющиеся в воздухе. Мирошник походя ударил цветок.

Стебель хрустнул, сияние исчезло, а потом и цветок потемнел и осыпался.

Молоть закончили к первым петухам. Жернова крутились тяжело, будто зерно было каменным. Гость пытался было развлечь мирошника пустой болтовней, но заметив, что его не слушают, ушел на двор, где, гремя цепью и гулко, неумело хлопая пустым ведром о воду, набирал ее из колодца и поил коня. Поил долго - ведер двадцать извел. Заслышав первых петухов, гость подхватил мешки с мукой, бегом отнес их в телегу, позабыв поблагодарить и попрощаться, вскочил в нее стеганул жеребца длинным кнутом. Жеребец вылетел со двора, чуть не утянув за собой вместе с телегой ворота - и сгинул в ночи.

Мирошник закрыл за ними ворота и пошел останавливать мельничное колесо. Белесая скатерть вылиняла от долгого лежания на воде, узоры были почти не видны.

Неподалеку от плотины косматая старуха в белой рубашке кормила творогом змей, ужей, лягушек. Гадов наползло столько, что шуршание их тел друг о друга заглушало шум падающей воды и скрипение мельничного колеса.