Были и небыли. Книга 2. Господа офицеры

— Мечтаете об идеальной державе, Федор Иванович? Я тоже, но мечта моя более радикальна: ликвидировать все виды доходов. Любыми средствами: выкупом поместий, акций, земель, предприятий или их насильственным отчуждением в казну — это детали, которые всегда можно оправдать государственной необходимостью. Важно все, решительно все — золото, драгоценности, земли, заводы и фабрики, рыбные ловы и саму рыбу, скот и недра земли — все сосредоточить в одних руках. А далее вы — сам господь бог. Вы — единственный кормилец целой страны, ценитель заслуг и талантов, раздатель милостыни в виде жалованья, единовременного пособия или пенсиона. И вы разом покончите со всеми неприятностями — с возмущениями рабочих, строптивостью интеллигенции, бунтами мужиков и опасной самостоятельностью господ промышленников: жрать-то, пардон, всем хочется. Поверьте, правительство, которое первым осуществит это на практике, будет самым всесильным правительством мира. И что самое парадоксальное, созданное на этой основе государство — называйте его как хотите, дело ведь не в словах — будет государством абсолютного равенства и общественной гармонии, ибо все равны перед куском хлеба насущного.

— Все это уже было, было, было! — почти с отчаянием выкрикнул Федор. — Вы смеетесь над нами, князь? Так признайтесь, посмеемся вместе. А если говорите искренне, то зачем же зовете нас назад? Государство, воспетое вами как идеал, существовало в России в прошлом веке, когда все, решительно все, вплоть до жизни каждого подданного, было сосредоточено в руках монарха. И только указ Екатерины 1762 года положил конец этому варварскому абсолютизму. Это — идеал прошлого, а где же будущее, князь? Или по свойству своего ума вы способны лишь думать о том, что было вчера, и бессильны представить, что будет завтра?

— Завтра будет вчера, — улыбнулся Насекин. — История — это манеж, в котором скачут по кругу все те же лошади. Меняются лишь жокеи: старея, они уходят на покой, и новое поколение с энтузиазмом начинает брать те же барьеры. А в центре этой коловерти стоит некто, и бич в руках этого «некто» всякий раз подстегивает нового жокея. Жокей пришпоривает лошадь, лихо берет уже взятый его дедами и прадедами барьер и гордо именует собственный подвиг прогрессом человечества. Так что моя идея, Федор Иванович, столько же в прошлом, сколько и в будущем.

Насекин говорил с обычной ленцой, бесстрастно и не заинтересованно, будто читал нечто всем давно известное. И нельзя было понять, говорит он серьезно или шутит, предлагает нечто наболевшее или иронизирует по поводу социальных утопий. И поэтому все молчали: Федор хмурился, готовя новые аргументы, генерал растерянно соображал, Куропаткин улыбался и только Хомяков оставался невозмутимым.

— Идея ваша блестяща, но увы, неосуществима, Сергей Андреевич. В вашей схеме нет места для частной собственности.

— В этом смысл, Роман Трифонович. Бич — в одних руках.

— Не получится, — вздохнул Хомяков. — Разворуют: раз не мое, не соседа, так отчего же не украсть? А поскольку ценности накапливать смысла нет — капиталы-то вы запретили иметь, не так ли? — то нет и цели. И ворованное пропивать начнут, это уж не извольте сомневаться. Нет уж, Сергей Андреевич, вы уж, пожалуйста, в своей радикальной системе непременно местечко для частного почина оставьте, а иначе — сопьются. И саму державу пропьют. Вместе с бичом.

— Любопытно, — холодно отметил князь. — Аристократия рождает бунты, а буржуазия — теории.

— Естественно, — улыбнулся Хомяков. — Буржуазии думать приходится.

— Не дай бог вас к власти допустить: ведь, того и гляди, уничтожите нас, пожалуй.

— Уничтожим, — согласился хозяин. — Работать заставим.

— Не боитесь потерь при этом?

— Какие же потери, коли лишние руки к труду будут приложены? Тут не потери, а прямая выгода, даже если в руках этих и голубая кровь.

— Любопытно, — повторил князь, вздохнув. — Умеете анализировать, думать, теории создавать, но все так, будто до вас и света божьего не было. Будто появились вы на пустом месте, прикинули, как дом поставить, и начали котлован копать, не обратив внимания, что фундамент уже давно заложен.

— Какой же хозяин на старом фундаменте новый дом поставит?

— Он не старый, он — вечный, Роман Трифонович, — с необычной ноткой утверждения сказал князь. — Вечный, как сам народ.

— Поясните, — вмешался Федор. — Аллегории кончились, князь.