Былинка в поле

- Аль зубы ломит, Феодосия? - участливо осведомился Ермолай. - Если должок принесла, сердешная, не стесняйся, давай.

- Мамака опосля лихоманки... вынь да положь селедку... Я уж отработаю, Ермолай Данилыч, на огороде аль капустку пособлю рубить.

- И что мне делать с вами? Как обернуться? Ладно, возьми сама в бочонке парочку селедок. С солонннкн-то глядишь, оклемается матушка, плясать пойдет. С хозяйкой рассчитаешься - пособи картошку в погребе перебрать. Да, вот еще пряников на закуску к чаю прихвати.

Дал бы кулек, да работник сожрал дорогой. Как мальчишка, со снегом пополам жевал...

Отмахал Ермолай несколько метров батиста на платье Фиене, ситцу на рубаху Кузьме.

Кузьма был рад подарку.

- Ладно, хоть это дал, спасибо ему. Другой бы на порог не пустил нашего брата. А тут столько рыбы, до петровок будешь запивать.

Разваливая по столу цветастый азиатский батист, Фиена хвасталась:

- Я распатронила короткого барина. Взяла за хрип, не вывернулся. Она-то, несмышленка, растаяла вся, как дал он ей конфетку.

На совет пришел меньшой брат Кузьмы Егор с женой Настей. Выравнивался Егору шестой десяток, он только сединой пожиже в бороде и отличался от старшего брата.

- Подумакпваем послать сватов к Отчеву Максиму Семеновичу, - сказал Кузьма, давя табуретку в переднем углу за столом. - Так, что ли, матушка? - почтительно обратился к Василисе, скрестившей на груди полные руки.

- Запасные хода надо придумать на случай, если не отдадут Марьку, к другой постучимся. Жениху пути не заказаны, - сказала Василиса. - Грппку Горячкнну спробовать: богатые! А Отчев может заартачиться: коммунист, захочет ли родниться с нами?

- У этого коммуниста пять девчонок, одна другой на пятки наступает. Солить, что ли, невест. Отдадут, - возразил Кузьма. - Правда, на уме у Максюты не ночевали.

Как-то спрашиваю: что же ты - партиец, а не богаче меня, а? Вот и врешь, отвечает, богаче. Да чем же? Идеей...

Сговоримся, не тычет он в глаза своей идейностью.

- Жених-то что думает? Он вроде главный в этом деле? - сказал Егор. - С энтой перестал стоять: с Люськойто? Правда, гусь свинье не пара... Но ватажились они летось, когда дочка Ермолая, братца нашего, нагуливалась на каникулах...

Василиса решительным взмахом руки остановила Егора:

- Несешь абы чего! Чай, они двоюродные.

Вошел Автоном, в подшитых валенках, понизу почерневших от навоза, в полушубке. На спине и шее мякина.

- Марьку порешили сватать, - сказал Кузьма. - Как твои думки?

Бывало, зпмнпмп вечерами Автоном занимался с мужиками по агрономии на квартире общительного и веселого Отчева. Мужики слушали с теплым усмешливым вниманием, собирались с весны начать севообороты по-новому.

Как нп ждал он выезда на поля, все же проглядел. Еще вчера были в селе, и, казалось, никто не готов к полевым работам, а сегодня все бороновали и сеяли по-старому.

Он, отработав упряжку, поставив коней к корму, устало ходил от загона к загону, крестьяне приветливо звали иа кашу, но учение его, казалось, забыли, как пустяшное сновидение. "Вот если бы ты мог, Автономша, налоги скостить, это да!" И Автоном огорчился тому, что пришлось махнуть рукой на несерьезных хлеборобов и забыть дорогу к Отчеву. Но о Марьке думал с чувством снисходительной ласки и насмешки над ее старомодной религиозностью. И представлялась ему тогда свинцово укатанная дорога брички и телеги с золотым зерном, а над конями и быками, над полем с сметами и бахчами, пригретыми ласковым, поостывшим к бабьему лету солнцем, вяжет синева серебристо-шелковые паутпны. И сам он где-то тут, не то на бричке развалился, облокотившись на мешок с пшеницей, не то закругляет на гумне ворох мякины, а может, подвалил к зиме кабана и вместе со своей женой-степнячкой палит его на костре, предусмотрительно выщипав щетину сгодптся зимой наострить концы дратвы, чтобы шла вслед за шилом в сапог или валенок...

- Уломал девку - половину дела сделал. Ну, как она брыкается?

- Жениться не напасть, да как бы женатому не пропасть, батя. Как жить вот загвоздка.

- Жили прежде, поживем в надежде.

- Вам что не балагурить, старикам. А мне? По старинке жизнь не пляшет. Да и не хочу подножный корм щипать. Есть силы в душе, размахнуться охота... Человек же я и хочу свою короткую жизнь пройти открыто, без страха, без двуличия. Думы и дела не раздирались бы, как теленок на льду.

- А мы тебя подкуем кругом, - сказал Егор.

- Какие вы кузнецы? Сами жмуритесь на каждый новый день. А жена что? Поймет?

- Грипку бери, намекали, приданое за ней - на сани не покладешь. Одна дочь у родителей, - ласково подсказала мать.

- Все они у нас в Хлебовке дикое племя, а Грипка темнее всех. Если уж падать, так с белого скакуна. Правда, Марьку я не уговаривал. Людей робеет она. Без венца не пойдет. А я комсомолец, к попу не ходок.

- Хватит тебе, накомсомолился, пошатался по сборищам, становись коренником в борозду. Ты хозяин. Работы ждет от тебя жизнь, а не краснобайства, - вразумлял отец.