Былины сего времени

– Штооооо?! – заревел отец Онуфрий. – Ты что такое ляпнул, язычник?!

– А что, нет?! Плоть Христова, кровь Христова – это что такое?!

– Вино это! Хлеб! Ты что, язычник, издеваешься?!

– Да знаю, что вино и хлеб – чать, не совсем дурной! Только с каких пней вы это такими словами называете?! Самим не мерзотно плоть да кровь-то вкушать?!

– Так то ж евхаристия! Причащение! Символическое! Во славу жертвы Христовой! Духовная пища – чтоб очиститься и освятиться!

Князь Глеб смотрел и слушал со все большим любопытством. И другие зеваки тоже смотрели и слушали, как развивается богословский диспут. Был он, конечно, очень бурен, на глазах перерастал в свару, но все равно захватывающ.

– Язычники вы! Язычники проклятые! – уже в голос завыл отец Онуфрий.

– Не язычники, но адепты Веры! – воскликнул Всегнев. – Ибо вер иных по правде и не должно быть! А за язычника я тебя посохом огрею!

– Ты неправ, сын мой! – рявкнул отец Онуфрий, шарахая Всегнева по лбу крестом.

Крест у архиерея был тяжелешенек. Волхв Даждьбога даже пошатнулся, словно прилетело ему не святым символом, а разбойничьим кистеньком.

Однако мигом спустя он отвесил сдачи посохом. Отец Онуфрий потер ушибленное плечо и вцепился Всегневу в бороду. Тот вцепился в ответ. С воплями и матюками святые старцы принялись дубасить и плеваться друг в друга.

– Может, разнять их, княже? – обеспокоенно пробасил Самсон.

– Это зачем еще? – хмыкнул Глеб. – Как раз самое интересное начинается. Дайте-ка мне калача кус и медовухи жбан.

Чашник услужливо все подал. Откусив кусок свежеиспеченного хлеба и отхлебнув хмельного, князь прочавкал:

– Ща наглядно увидим, чья вера сильнее!

Дружинники тоже оживились, стали передавать из рук в руки медяки и даже сребреники. Воевода Самсон, опустив очи долу, тоже побился с кем-то об заклад, поставив целых пять кун на архиерея.

Хотя в целом ставили на старцев поровну. Росту они были примерно единого. Оба саженные, крепкие, похожие на древние кряжистые дубы. Отец Онуфрий в младости ходил среди лучших кметов молодшей дружины, немало помахал и брадвой, и сабелькой. Да вишь, не задержался надолго – услышал глас Божий, рясу надел, архиереем стал. Ан в сече и сейчас бывает – вон, с Кащеевой татарвой не так давно бился, ухо потерял даже.

О Всегневе Радонежиче же здесь никто толком ничего не знал – бог весть, откуда он такой взялся. Но выглядел лесной отшельник грозно, устрашительно. Космат, боровист, в глазах огнь суровый, в руках посох узловатый. Слухи о нем ходили поучительные.

Крик и брань поднялись до небес. Святые старцы колошматили друг друга до синячищ, до искр из глаз. Черная ряса и белая рубаха обагрились кровью, морщинистые лица избороздились фингалами. Солнце уж высоко поднялось, а верх все никто не брал.

– Может, все-таки разнимем? – тихо предложил Бречислав. – Еще убьют друг друга, чего доброго…

– Ладно, растащите их, – пробурчал Глеб, дожевывая калач.

Сделать это оказалось не так-то просто. Гридни схватили старцев за плечи, потянули, но те упорно не желали прекращать распрю, отчаянно плевались и кусались. Слишком сильно наваливаться дружинные опасались – все ж не холопы на ярмарке подрались.

– Всегнев Радонежич!.. Онуфрий Меркурич!.. – попытался влезть между ними Бречислав. – Ну что же вы творите-то, а?! Что у вас вечно за усобицы ретивые, словно у детей малых?! Князя позорите! Тиборск позорите! Сами себя позорите!

Кто-то из гридней окатил стариков ведром воды. Студеной, только из проруби. Дрожащие и мокрые, архиерей с волхвом слегка охолонули, руками махать перестали, но бранью сыпали с прежним пылом.

– И все равно будущее за нами! – орал отец Онуфрий. – А вы в прошлом! В прошлом!

– Ничо, это временно! – верещал Всегнев. – Народ еще одумается, еще вернется к старым богам!

– Не вернется! Никогда не вернется!

– Обязательно вернется!

– Разве что если сдуреет вконец!

– Сам дурак!

Глава 6

Холодная выдалась ночь, промозглая. Буря, гроза, дождь со снегом. Промокший до нитки, продрогший, Иван спрыгнул со спины гигантского волка и простучал зубами:

– Вот это я окоченел!..

– Еще б ты не окоченел… – хмыкнул Яромир, кувыркаясь через голову. – Зима началась…

Сегодня первый день студня. Ох и верное же название! Месяц это и в самом деле студеный, до костей пробирает. Хуже разве только трескун-лютовей – недаром его еще волчьим месяцем кличут.

Иван с Яромиром уже два дни двигались на полудень. Обогнули Ильмень-озеро, миновали Торопец, пересекли Двину-реку, и теперь поспешали к Смоленску. Здесь земли приграничные – к закату и полуночи Полоцкое княжество, а к восходу и полудню – уже Смоленское. За ним Черниговское будет, а там и до Киева рукой подать.

Место для ночлега Яромир выбрал жутенькое, неуютное. Приметный холм у перекрестка дорог – словно шапку кто бросил. Окружен двумя кольцами валов – низким по-наружу, и высоким по-внутри. Между кольцами видны еще старые кострища, а на самой макушке холма – каменные идолы.

– Это мы куда приехали? – поежился Иван. – Зачем? Что нам тут?