Было такое...

Так вот. Я спала в гамаке. Можно было пойти в комнату, на вилле их не меньше десяти, но гамак — это нечто. Меня качал не ветер, я даже не шевелилась, но дышала — и поэтому меня чуть-чуть, буквально половину сантиметра, водило туда и сюда, туда и сюда. Я спала в невесомости в ритме дыхания. А вокруг были цветы, которых ночью не видно, но о них догадываешься по ароматам и какому-то ощущению. И море было. Не рядом, но на горизонте. И его тоже не было видно, только слышно. А гамак из плотной натуральной ткани, весь белый, с кистями, а одеялко и подушечка из какого-то такого нежного хб, что сразу не понимаешь кожей, что за нежность такая к тебе прикасается. Ты лежишь, нет, висишь, и все твои три чувства, которыми ты привыкла ощущать мир (слух, обоняние, осязание) соединились и ты получаешь удовольствие от них одновременно. От ароматов, звуков, прикосновений, покачиваний… И при этом никто на тебя не воздействует из вне, как, например, это бывает во время секса, а тебя это просто окружает. Тебе это предлагают и ты можешь слушать или нет, уйти спать в прохладную комнату, не слышать сверчков, растянуться на кровати, но ты лежишь, нет, висишь, покачиваешься и тебе вообще никуда не надо. Понимаете? Никуда. Все твои проблемы, все мысли — плохие и хорошие — это все остается с тобой. Ты вдруг чувствуешь себя всю и вот так висишь.

Это состояние не умиротворения и не удовольствия даже. Это совершенно неведомое ощущение покоя.

И вот когда ты так засыпаешь, а вернее даже не засыпаешь, а не знаю что, то приходят не сны, а какие-то объемные ощущения.

Утром я проснулась оттого, что начался рассвет и птицы сразу полетели по своим делам. Разноцветные жуки куда-то поползли, зажужжали. Птицы это дело сразу просекли и пошли за вкусными жуками. Муравьи ручейками тащат еду, гусеницу уже где-то достали с утра, ящерицы по стенам ползают, такие суетливые, бояться всего страшно. Пока курила (ну минуты три куришь, не больше же) маленький паучок быстро сплел паутинку между стаканом сока и моей пачкой сигарет. Сплел и сидит. Размером с большой микроб, такой деловой, попробуй этот сок теперь возьми. Сидит в паутине, чешет ноги и ждет вкусную добычу. Поймала ему муху, затолкала в паутину. Смотрела, смотрела — не ест. Гордый, что ли…

Положила муравьям кусочек сыра, они сразу бросили гусеницу, и вот я лежу, качаюсь в гамаке и смотрю, как этот кусочек идет сам по себе. Потом прибежали другие муравьи, наорали на тех, которые бросили гусеницу, потащили ее сами. Я им дала ветчины. Они бросили гусеницу и я смотрела, как ветчина ходит сам по себе. Прилетела птица и начала злиться на окна. Не понимала стекла. На вид курица с мелкими крыльями. Как летает непонятно.

Один раз я пришла на виллу поздно. На белом сидении стула сидит паучок. Большой такой, черный, красивый и безумно плюшевый. Размером с растопыренную мужскую ладонь. Актриса наша думает: «Надо же! Как обслуга украсила стулья». Обглядывает его, потянула, а паук держится, потому что у него на каждой лапке по два желтых коготка. Она думает: «Надо же! Пришили!» И потом ей приходит в голову мысль, что у обслуги вообще-то сегодня был выходной и с чего бы вообще они начали расшивать пауками стулья. Он ЖИВОЙ. Она орала так, что все прибежали. Некоторые говорили, что птицелов. Другие осматривали издалека и сгущали краски, меняя окончание имени паука и делая отчетливое ударение на последний слог: птицеЕД!

Представляете, паук охотился, ползал, искал себе птичку. Дома ждет жена и восемь некормленых паучат. Заполз на виллу. Потому что тут много цветов и колибри летают вокруг них с такой же частой, как бабочки. Вдруг он слышит, что люди пришли, и он быстро-быстро спрятался. На самом видном месте. Сидит такой незаметный, весь черный на белом сидении, всего страшно боится. Ыыы, не трогайте меняя!.. Эта еще пришла, начала щупать, мяла мех, орала. Все потом издалека смотрели, как он перелезал на ручку подсунутой швабры, беззащитно на ней повис… Ыыы, спасибо, я пойду, только не орите, сам испугался!

Было воскресенье. Когда все проснулись, то начали собраться на море. А я лежу и понимаю, что мне никуда не надо. Ни на море, ни в ресторан, ни в магазин. И я весь день была на вилле одна. Вообще. Совсем. Я лежала в гамаке во всех непостижимых позах, качалась, не качалась, думала, не думала, гоняла ящериц, купалась в бассейне голая, смотрела, как колибри гоняют от цветов бабочек, видела двух игуан, яркие такие, зеленые, читала книжку, не читала книжку, спала и просыпалась, смотрела на море, не смотрела на море, загорала, доставала из холодильника свежий арбузный сок, растопыривала пальцы на ногах, раскидывала руки в стороны, мотала головой. В общем, я была очень занята. И вот так хорошо было, ну просто так хорошо не было раньше.