Былое — это сон

Образ Гюннера интересен еще и тем, что, может быть, это единственный герой Сандемусе, не испытывающий внутренней борьбы. У него в душе нет темного двойника, как у Джона Торсона и Эспена Арнакке, которые мучаются от присутствия в себе этого двойника, но увидеть его не могут. Правда, у Гюннера есть настоящий двойник, брат-близнец, душевнобольной Трюггве. Возможно, Трюггве-то и наделен всем тем, что скрывают в себе темные двойники Джона Торсона и Эспена Арнакке. Гюннер тоже понимает опасность существования в душе человека темного двойника, недаром он пишет в одном письме: «Мы (с Трюггве. — Э. П.) еще больше стали похожи друг на друга. Наверно, в конце концов мы превратимся в единое целое, и произойдет взрыв».

Заканчивая свою исповедь, Джон Торсон признается сыну, что не может сказать ему последнего и решающего слова, которое могло бы объяснить человеку его собственную суть. «У меня нет такого дара, — пишет он, — жизнь дала мне все, все получил я, только не самое главное. Я блуждал в столетиях, но так и не нашел пути, по которому шел Прометей, когда нес огонь со священной горы. У меня нет огня, мне нечего сказать тебе и нечего дать…»

Джон Торсон начал писать свои записки, чтобы обрести ясность и таким образом, как он говорил, спасти свою жизнь. В конце концов он обрел ясность, но жизни его это не спасло, ему пришлось расписаться в своей полной несостоятельности. Эгоистический индивидуализм, стремление к одиночеству и независимости, потеря корней, чем бы все это ни было вызвано, приводят героя к внутренней опустошенности, которая равносильна смерти.

С выходом романа «Былое — это сон» состоится встреча советского читателя с Акселем Сандемусе, интереснейшим мастером слова, писателем-гуманистом, поставившим своей целью изучение бесконечного, таинственного мира человеческой души и его непреходящих нравственных ценностей.

Э. Панкратова

Былое — это сон (Роман)

T"aglich ging die wundersch"one

Sultanstochter auf und nieder
um die Abendzeit am Springbrunn,
wo die weissen Wasser pl"atschern.

T"aglich stand der junge Sklave

um die Abendzeit am Springbrunn,
wo die weissen Wasser pl"atschern.
T"aglich ward er bleich und bleicher.

Eines Abends trat die F"urstin

auf ihn zu mit raschen Worten:
Deinen Namen will ich wissen,
deine Heimat, deine Sippschaft!

Und der Sklave sprach: ich heisse

Mohamet, ich bin aus Yemen,
und mein Stamm sind jene Asra,
welche sterben wenn sie lieben.

______________

Каждый день, зари прекрасней,
Дочь султана проходила
В час вечерний у фонтана,
Где, белея, струи плещут.

Каждый день стоял невольник

В час вечерний у фонтана,
Где, белея, струи плещут.
Был он с каждым днем бледнее.

И однажды дочь султана

На невольника взглянула:
«Назови свое мне имя,
И откуда будешь родом?»

И ответил он: «Зовусь я

Магометом. Йемен край мой.
Я свой род веду от азров,
Полюбив, мы умираем».

Генрих Гейне. Азр.

(Перевод М. Павловой.)

ПЕРВОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

Сан-Франциско, май 1944.

Это было позавчера, я поймал норвежскую станцию и услышал, что Сусанна Гюннерсен погибла в немецком плену.

О ней говорилось как о жене поэта Гюннера Гюннерсена.

Прошло двенадцать часов, прежде чем я смог встать со стула. Когда я поднял голову, я увидел большую секундную стрелку, безмолвно вращавшуюся на циферблате.

Сусанна, ведь ты была такая трусиха! Помнишь тот вечер, когда они стреляли в нас на Парквейен, — я чувствовал, как твое сердце замерло от ужаса. А ту ночь, когда вернулся Гюннер, звук поворачиваемого в замке ключа? Никогда в жизни не думал, что человек может так испугаться. С тех пор ты всегда замирала при звуке ключа, поворачиваемого в замочной скважине.

Не понимаю, как я пережил эту агонию, длившуюся двое суток. Так уж повелось: думая о чужой боли, мы говорим о своей собственной. Они увезли Сусанну Гюннерсен в Германию и там забили ее насмерть.

Однажды Гюннер сказал мне:

— Я обрету покой, только когда Сусанна умрет.

Теперь Гюннер обрел покой.

Прошло двенадцать часов, прежде чем я позвонил Карлсону. Появившись в дверях, он уставился на меня с таким видом, словно увидел утопленника.