Былое — это сон

Дорогой Джон, я понимаю, какая притягательная сила таится, наверно, во всем, что я написал, ведь ты, молодой, получишь записки старика, твоего отца, человека известного, много думавшего о тебе и потратившего много ночей, чтобы написать тебе это.

Я всегда говорил, что надо быть осторожным, пророчествуя о другом. Тому останется лишь выполнить пророчество. Говори про человека, что он честный, и он в конце концов станет честным. Точно так же легко заразиться тем, что я пишу о себе. Более сильный и старый влияет на более слабого и молодого гораздо сильней, чем мы обычно думаем. Не исключено, что ты, прочитав эту рукопись, попытаешься повторить жизнь своего отца, но тогда, значит, ты лучшего и не заслуживаешь, и я не хочу принимать в расчет такую возможность.

Я написал, что считаю свои сложности обычными и, осмелюсь сказать, даже обязательными для современного человека. Просто в моем случае они доведены до той крайности, которой отмечены древнегреческие трагедии рока.

По прошествии десяти — двенадцати лет история с Агнес перестала причинять мне боль, но я ее не забыл. Агнес изгнала меня в Америку с кровоточащей раной. Рана затянулась. Но даже в самые трезвые рабочие дни я помнил о ней. Она не переставала ныть, и если плохо знать самого себя, легко наделать глупостей. Когда я вернулся домой, в Норвегию, рана открылась и началось воспаление.

Ты узнаешь все прежде, чем я кончу. Если ты способен разобраться в жизни, если умеешь читать, ты поймешь, что я не мог выбрать никакой другой женщины, кроме Сусанны, которую твоя темпераментная мать, возможно, показала тебе однажды на улице: видишь ее, у ее ребенка был отец, и ребенок любил своего отца, но она отняла у отца ребенка и у тебя отца, хотя сама такая тощая.

Я не мог жениться на Йенни, она оказалась вне круга. Нам ничего не известно о запутанных переходах любви, даже когда мы блуждаем по ним, а уж тем более потом. Большую часть мы принимаем на веру, а если пытаемся что-то постичь, разбиваем себе голову. Многие пускаются в путь вслепую, им лучше всего, но тоже несладко. Лишь единицам удается понять кое-что в этом адском механизме… но все равно слишком поздно, когда уже ничего нельзя изменить. Дьявол любви скрывается в темном лабиринте, я почти настиг его, но успел увидеть лишь мохнатый хвост, исчезнувший за углом. Впрочем, и это не так уж мало. Вот если б изловчиться и ухватить его за хвост, услышать, как он скребется и царапается, пытаясь освободиться, вытянуть его за этот хвост, как за якорную цепь, взять за загривок, взглянуть ему прямо в глаза и спросить, что он, в сущности, собой представляет.

Но ведь он все равно солжет.

Прожив некоторое время в пансионе в Старом городе, мы вместе с Сусанной и Гюллан уехали в Рёуланн в Телемарке. Была середина лета. У меня в кармане уже лежал билет в Штаты, но Сусанна об этом еще не знала.

Когда я теперь мечтаю о Норвегии, я прежде всего вспоминаю Телемарк. Сетер Йенни в Грюе-Финнскуг иногда снится мне в кошмарах, там я встречаюсь с привидением из конюшни, которую давно сожгли. И это привидение — Гюннер, он идет на меня, в волосах у него комья земли, глаза выколоты. Как я боюсь его во сне!

Я вспоминаю домик в Рёуланне, залитый солнцем и окруженный угрюмыми горами, и вижу Гюллан, она прыгает на лужайке. Однажды мы с Сусанной бегали, пытаясь поймать какую-то странную бабочку, но нам это не удалось. Мы ушли в дом, и следом за нами прибежала торжествующая Гюллан с этой самой бабочкой. Бог знает, как такому крохотному существу удалось поймать ее.

Йорстад в моих снах теперь тоже населен злыми духами. Однажды я поехал туда один, проститься, но не собирался ни с кем там разговаривать. Я надеялся, что, может, увижу Агнес.

Это было вскоре после того, как Бьёрн Люнд приходил ко мне со своими дурацкими обвинениями.

Я расскажу тебе, что пережил там, — в тот день мне пришлось крепко держать самого себя, чтобы не обнаружить на берегу свой собственный труп.

Не играй с разумом, это не доведет до добра.

Я медленно шел по дороге, с вокзала, и у меня было странное чувство, будто я возвращаюсь домой, как некогда, сорок лет назад, возвращался из школы. Я снова увидел отца, он шел рядом со мной. В детство он мне казался добрым великаном! Тогда он легко улаживал все мои неприятности, а теперь с ними не справился бы и сам Господь Бог.

Я остановился. Вот здесь на склоне и лежала подкова, когда я был тут в первый раз, ржавая подкова обычной изящной формы. Я еще стоял и смотрел на подкову и на камешек. Рядом с подковой уже пробилось несколько зеленых стебельков, вокруг лежали кучки грязного снега. Талая вода журчала на дороге. Я услышал в горах выстрел и подумал, что нет на свете более мирного звука, чем выстрел и дружески откликнувшееся ему эхо. Мне вспомнился осенний день в Йорстаде — фьорд, звук выстрела, донесшийся издалека. Подкова смотрела на меня. Я понял, почему люди приносят подковы домой и вешают над дверью.