Былое и думы (Часть 6)

Возле эмигрантов-революционеров эмигрант-консерваторы. Какой-нибудь негоциант или нотариус, sans adieu233 удалившийся от родины, кредиторов и доверителей, считающий себя тоже несправедливо гонимым, - какой-нибудь честный банкрут, уверенный, что он скоро очистится, приобретет кредит и капитал, так, как его сосед справа достоверно знает, что на днях la rouge234 будет провозглашена лично самой "Марьянной" - а сосед слева, - что орлеанская фамилия укладывается в Клермоне и принцессы шьют отличные платья для торжественного въезда в Париж. (164)

К консервативной среде "виноватых, но не осужденных окончательно за отсутствием подсудимого", принадлежат и больше радикальные лица, чем банкруты и нотариусы с горячим воображением, - это люди, имевшие на родине большие несчастья и желающие всеми силами выдать свои простые несчастья за несчастья политические. Эта особая номенклатура требует пояснения.

Один наш приятель явился шутя в агентство сватовства. С него взяли десять франков и принялись расспрашивать, какую ему нужно невесту, в сколько приданого, белокурую или смуглую, и проч.; затем записывавший гладенький старичок, оговорившись и извиняясь, стал спрашивать о его происхождении, очень обрадовался, узнав, что оно дворянское, потом, усугубив извинения, спросил его, заметив притом, что молчание гроба их закон и сила:

- Не имели ли вы несчастий?

- Я поляк и в изгнании, то есть без родины, без прав, без состояния.

- Последнее плохо, но позвольте, по какой причине оставили вы вашу belle patrie?235

- По причине последнего восстания (дело было в 1848 году).

- Это ничего не значит, политические несчастья мы. не считаем; оно скорее выгодно, cest une attraction236. Но позвольте, вы меня заверяете, что у вас не было других несчастий?

- Мало ли было, ну отец с матерью у меня умерли.

- О нет, нет...

- Что же вы разумеете под словом другого несчастья?

- Видите, если б вы оставили ваше прекрасное отечество по частным причинам, а не по политическим. Иногда в молодости неосторожность, дурные примеры, искушение больших городов, знаете, эдак... необдуманно данный вексель, не совершенно правильная растрата непринадлежащей суммы, подпись, как-нибудь...

- Понимаю, понимаю, - сказал, расхохотавшись, . Хоецкий, - нет, уверяю вас, я не был судим ни за кражу, ни за подлог. (165)

...В 1855 году один француз exile de sa patrie237 ходил по товарищам несчастья с предложением помочь ему в издании его поэмы, вроде Бальзаковой "Comedie du. diable", писанной стихами и прозой, с новой орфографией и вновь изобретенным синтаксисом. Тут были действующими лицами Людвиг-Филипп, Иисус Христос, Робеспьер, маршал Бюжо и сам бог.

Между прочим, явился он с той же просьбой к Шельхеру, честнейшему и чопорнейшему из смертных.

- Вы давно ли в эмиграции? - спросил его защитник черных.

- С тысяча восемьсот сорок седьмого года.

- С тысяча восемьсот сорок седьмого года? И вы приехали сюда?

- Из Бреста, из каторжной работы.

- Какое же это было дело? Я совсем не помню,

- О, как же, тогда это дело было очень известно. . Конечно, это дело больше частное.

- Однако ж?.. - спросил несколько обеспокоенный Шельхер.

- Ah bas, si vous y tenez, я по-своему протестовал против права собственности, jai proteste a ma maniere238.

- И вы... вы были в Бресте?

- Parbleu oui!239 семь лет каторжной работы за воровство со взломом (vol avec ef fraction).

И Шельхер голосом целомудренной Сусанны, гнавшей нескромных стариков, просил самобытного протестанта выйти вон.

Люди, которых несчастья, по счастью, были общие и протесты коллективные, оставленные нами в закопченных public housax и черных тавернах, за некрашеными столами с джинуатером и портером, настрадались вдоволь и, что всего больнее, не зная совсем за что.

Время шло с ужасной медленностью, но шло; революции нигде не было в виду, кроме в их воображении, а нужда действительная, беспощадная подкашивала все ближе и ближе подножный корм, и вся эта масса людей, большею частью хороших, голодала больше и больше. (166)

Привычки у них не было к работе, ум, обращенный на политическую арену, не мог сосредоточиться на деле. Они хватались за все, но с озлоблением, с досадой, с нетерпением, без выдержки, и все падало у них из рук. Те, у которых была сила и мужество труда, те незаметно выделялись и выплывали из тины, а остальные?

И какая бездна была этих остальных! С тех пор многих унесла французская амнистия и амнистия смерти, но в начале пятидесятых годов я застал еще the great tide240.