Былое, нынешнее, грядущее

Изобильное лето подходило к концу, и по утрам всё более острым, грустным и по-осеннему зябким было дыхание ветра. Близился день свадьбы, и в эту-то пору счастливого ожидания накрыло Златоцвету новое видение о будущем, совсем не утешительное для неё. Привиделся ей тёмный пруд, на поверхности которого колыхались две звезды: одна стояла высоко, а вторая ещё только маячила на краю неизвестности – тусклая, затянутая туманом. Когда Златоцвета открыла глаза, пруд со звёздами исчез, но видения ещё не закончились: она чувствовала это по особому звону в ушах и прохладным мурашкам, которые сопровождали эти провидческие приступы. Давненько их у неё не было... Небо хмурилось, начинался дождь; по блестящим от влаги дорожкам сада бродила женщина с печальными карими глазами, окликая Лесияру; по её щекам катились слёзы, она в отчаянии металась и звала на помощь. Златоцвета подошла к ней и спросила:

– Как твоё имя и что у тебя за беда?

Та ответила, что её зовут Ждана, и она, кажется, потеряла любовь всей своей жизни. Её выдают замуж за хорошего человека, княжеского ловчего, но она его совсем не любит, а сердце её принадлежит повелительнице женщин-кошек Лесияре.

– Нам никогда не быть вместе, – шептала Ждана, роняя слёзы с длинных ресниц. – У неё семья... Супруга. Она хочет сохранить ей верность и боится её потерять... Она зовёт её своей яблонькой... Какое нежное, прекрасное слово! Меня она никогда не назовёт своей ладой...

Наяву и впрямь шёл дождь, шурша в мокрой листве. Ещё не совсем уверенной, прихрамывающей походкой выбралась Златоцвета в сад и обняла свою яблоню. Грудь разрывалась от рыданий.

От Лесияры между тем пришла посланница.

– Государыня просила предупредить, что сегодня не придёт, у неё срочные дела. Она просит прощения и обещает, что прибудет завтра.

Сад совсем сник под дождём. Последние, затерянные в глубине ветвей вишенки, уже подсохшие с одного бока, ещё висели кое-где, зато яблони гнулись к земле и едва не ломались от урожая – батюшке даже пришлось поставить под ветки подпорки. Он уехал по торговым делам, счастливый оттого, что наконец-то может осуществить свои замыслы, матушка возилась с обедом, Кривко дремал где-то на полатях, наевшись пряников. Прильнув щекой к мокрой коре своей любимицы, Златоцвета горько улыбалась. Какое совпадение... Это видение – и известие о том, что княгиня не придёт.

У неё не было сил переносить это в одиночестве, но матушке язык не поворачивался рассказать. На свете существовало только одно место, которому Златоцвета могла излить свою тоску – Тихая Роща.

Она ещё побаивалась пользоваться кольцом, но сейчас шаг в проход у неё получился сам собой, и через миг её ноги ступали по мягкой шелковистой траве мимо спящих сосен. Златоцвета растерянно бродила среди них, тянулась к ним как к источникам мудрости и покоя, но не знала толком, куда податься, к какой из прародительниц прислониться. Горьким бременем легло ей на душу видение о кареглазой женщине, оно надламывало её, гнуло к земле... Не выдержав, Златоцвета сломанным цветком сникла в траву на земляничной полянке, где стояла особняком от всех необычайно большая, кряжистая и могучая сосна. Дома шёл дождь, а в Тихой Роще сияло солнце, и дерево возвышалось сказочным могучим воином в плаще из слепящих лучей – воином, навек отошедшим от ратных подвигов и закончившим свой земной путь. Подняв к сосне глаза, набрякшие солёными каплями, Златоцвета беззвучно бормотала обрывки слов, мыслей, бессвязно молила облегчить её тоску и подсказать выход... Слышала ли её сосна-великан?

– В Тихой Роще нельзя плакать. Слёзы могут потревожить прародительниц, – раздался низкий, хрипловато-надтреснутый голос.

Златоцвета задрожала, подумав, что это сосна заговорила с ней, но голос, как оказалось, принадлежал женщине-кошке весьма грозного вида. Её густые брови мрачновато нависали над прохладно-синими глазами с пронзительным взором, гладко выбритый череп блестел на солнце, а с темени спускалась единственная чёрная прядь, заплетённая в косицу. Суровости облику незнакомки добавляли бугристые рубцы на одной стороне лица. Под её строгим взглядом Златоцвета виновато и испуганно съёжилась, почувствовав себя здесь нежеланной и незваной гостьей, грубой нарушительницей обычаев. Ещё горше стало сердцу: даже здесь ему, сиротливому, не было приюта...

– Прости, я не знала этого, – пробормотала девушка, неловко пытаясь подняться. – Я сейчас уйду...

Незнакомка несколько мгновений наблюдала за её неуклюжими попытками, потом решительно подошла и одним ловким, умелым движением подняла Златоцвету на ноги. Руки у неё были точно из стали выкованные, но совсем не грубые, в их касании чувствовалось сострадание и ласка, хоть суровость лица в первый миг и внушила девушке холодящий трепет.

– Да кто тебя гонит-то? – незлобиво сказала обладательница сияющего черепа. – Оставайся, коли есть нужда, слёзы только утри. Где платок-то у тебя, м?

Златоцвета со смущением обнаружила, что платочек остался дома, и женщина-кошка промокнула ей глаза своим, украшенным особой белогорской вышивкой.