Былого слышу шаг

Апрель 1870-го. Годом раньше скончался последний декабрист, оставшийся в Сибири, — Иван Иванович Горбачевский. Больной одинокий старец писал незадолго до смерти: «В моей жизни, кроме скуки, горя, ничего не вижу и не предвижу лучшего; никого при мне нет близкого — все это разъехалось, разлетелось, все бегут из Завода, одни по охоте, другие по надобностям. Я один остаюсь на месте, как гнилой верстовой столб, мимо которого мелькают люди и происшествия. Прощайте…»

Ходят в рукописных списках, передаются из рук в руки стихи поэта, которого уже больше трех десятилетий нет в живых, — действует цензурный запрет на стихи Пушкина, посвященные декабристам:

Оковы тяжкие падуг,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.

Совсем недавно — всего лишь три месяца назад — умер в изгнании А. И. Герцен. В 1870 году истекает семилетний срок каторги Н. Г. Чернышевского. И тогда же его препроводят в Якутию — еще на 13 лет. На все просьбы облегчить участь Чернышевского Александр II неизменно отвечает: «Пока я жив, Чернышевский не выйдет из Сибири».

«Пока я жив…» Спустя одиннадцать лет двадцатипятилетний Игнат Гриневицкий бросит бомбу в Петербурге: смертельно ранит себя, но будет казнен по приговору «Народной воли» император Александр II — удачливый охотник на медведей.

Минует еще немало лет, и, оглядывая путь русской революции, Ленин напишет:

«Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.

Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли». Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» — звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.

Буря, это — движение самих масс».

Весной 1870 года Карл Маркс писал Фридриху Энгельсу, «что нынешнее положение в России не может дольше продолжаться, что отмена крепостного права в сущности лишь ускорила процесс разложения и что предстоит грозная социальная революция». Маркс и Энгельс верили в русскую революцию и с нетерпением ожидали ее: «…при благосклонности матери-природы мы доживем до этого торжества!» — писал Маркс, когда ему было пятьдесят девять лет. Писал ровно за сорок лет до Великой Октябрьской социалистической революции. Нет, история распорядилась иначе, и революция в России произошла позже, чем предполагали Маркс и Энгельс. «Но такие ошибки гигантов революционной мысли, — напишет спустя годы Ленин, — поднимавших и поднявших пролетариат всего мира над уровнем мелких, будничных, копеечных задач, — в тысячу раз благороднее, величественнее и исторически ценнее, правдивее, чем пошлая мудрость казенного либерализма, поющего, вопиющего, взывающего и глаголющего о суете революционных сует, о тщетности революционной борьбы…»

…22(10) апреля 1870 года «Симбирские губернские ведомости» не выходили. А на другой день опубликовали статью «О состоянии начальных народных училищ Симбирской губернии». В конце ее подпись — И. Ульянов. Автором этого обстоятельного и прогрессивного по тем временам исследования был Илья Николаевич Ульянов — педагог по призванию, инспектор, а затем и директор народных училищ Симбирской губернии — по службе. Получил генеральскую должность — действительного статского советника, — право на потомственное дворянство и остался шестидесятником по убеждениям, был одним из тех русских интеллигентов, кто и в самые тяжкие времена не принимает в расчет собственное благополучие, не замыкается в своем достатке, стремится разделить со своим народом его боль и его надежды. Это и определяло нравственный уклад семьи Ульяновых.

Илья Николаевич Ульянов трудился во имя просвещения. Дети посвятили себя социальной революции. И придет день, когда Ленин скажет: «Мы боремся лучше, чем наши отцы. Наши дети будут бороться еще лучше, и они победят».

Дети победят… Вернувшись из эмиграции апрельской ночью семнадцатого года в Петроград, после торжественной встречи, приветствий, митингов, речей Ленин поехал — уже следующим днем — на Волково кладбище, к могиле матери. «Он позвонил мне и просил прислать автомобиль, и я знал, что первой его поездкой в Петрограде будет поездка на Волково кладбище на могилу матери, — писал В. Д. Бонч-Бруевич. — Всегда сдержанный, всегда владевший собой, всегда серьезный и задумчивый, Владимир Ильич не проявлял никогда, особенно при посторонних, интимности и задушевности своих чувств. Но мы все знали, как нежно и чутко относился он к своей матери, и, зная это, чувствовали, что тропинка на Волковом кладбище, туда, к этому маленькому холмику, была одной из тяжелых дорог Владимира Ильича».