По изложенным основаниям Особое присутствие Правительствующего Сената определяет: 1) подсудимых: Шевырёва, 23 лет, Ульянова, 21 года, Осипа-нова, 26 лет, Андреюшкина, 21 года, Генералова, 20 лет… лишив всех прав состояния, подвергнуть… смертной казни через повешение…
Милосерднейший Монарх!
Горе и отчаяние матери дают мне смелость прибегнуть к Вашему Величеству, как единственной защите и помощи…
Слёз нет, чтобы выплакать горе. Слов нет, чтобы описать весь ужас моего положения…
Около года тому назад умер мой муж, бывший директором народных училищ Симбирской губернии. На моих руках осталось шесть человек детей, в том числе четверо малолетних. Это несчастие, совершенно неожиданно обрушившееся на мою седую голову, могло бы окончательно сразить меня, если бы не та нравственная поддержка, которую я нашла в старшем сыне, обещавшем мне всяческую помощь и понимавшем критическое положение семьи без поддержки с его стороны.
Он был увлечен наукой до такой степени, что ради кабинетных занятий пренебрегал всякими развлечениями. В университете он был на лучшем счету… А между тем, он так тяжко обвиняется и, без сомнения, у обвинительной власти должны быть веские доказательства для обвинения.
Я не знаю ни сущности обвинения, ни данных, на которых оно основано. Но, сопоставляя самый факт обвинения в тягчайшем государственном преступлении с фактами относительно воззрений моего сына в самом недавнем прошлом, преданности его науке и интересам семьи, — я вижу непримиримую несообразность, представляющуюся чем-то совершенно необъяснимым.
Милости, государь, прошу милости! В таком отчаянном несчастии, как мое, может быть только помощь Всевышнего да милость Царская.
Хорошо она знает сына!
А что же до сих пор она смотрела!
Мне кажется желательным дать ей свидание с сыном, чтобы она убедилась, что это за личность — ее милейший сынок и показать ей показания ее сына, чтобы она видела, каких он убеждений.
Нельзя ли воспользоваться разрешенным Государем Ульяновой свиданием с ее сыном, чтобы она уговорила его дать откровенные показания, в особенности о том,
Мать рассказывала мне… о своих свиданиях с Сашей. На первом из них он плакал и обнимал ее коле-да, прося простить причиняемое ей горе; он говорил, что, кроме долга перед семьей, у него есть долг и перед родиной…
После суда, в доме предварительного заключения, убитая горем мать долго убеждала и просила его подать прошение о помиловании.
— Не могу я сделать этого после всего, что я признал на суде, — ответил Саша…
Он говорил ей о Шлиссельбурге — единственно возможной для него замене смертной казни, — об ужасе вечного заключения — ведь там и книги дают только духовные; ведь эдак до полного идиотизма дойдешь. Неужели ты бы этого желала для меня, мама?
Марья Александровна говорила: «Я больше не настаивала, не уговаривала, видя, что ему было бы тяжело».
Последнее свидание с братом мать имела в Петропавловской крепости. Она рассказывала мне о тягостной обстановке этого свидания за двумя решетками, с расхаживающим между ними жандармом. Но она говорила также, что в этот раз она явилась повидать брата, окрыленная надеждой. Распространились слухи, что казни не будет… Передать об этом при суровых условиях свидания она не могла, но, желая перелить в брата часть своей надежды и бодрости на все предстоящие ему еще испытания, она раза два повторила ему на прощание:
— Мужайся!
Так как надежды ее не сбылись, то вышло, что этим словом она простилась с ним, она проводила его на казнь…
…Осужденные, ввиду перевода их в Шлиссельбургскую тюрьму, предполагали, что им даровано помилование…
Три дня ушли на подготовку эшафота, который был сооружен за пределами тюремного двора и перенесен сюда в разобранном виде. Здесь, во дворе, у входа в это старое здание, его установили без рубки и без стука…
…Перед исполнением сего числа приговора Особого присутствия Правительствующего Сената… над пятью государственными преступниками приглашен был к ним… священник, — но все преступники отказались принять его.