Былой войны разрозненные строки

Слух о приезде Чайковских, у которых старшая дочь наша сверстница, мгновенно распространился по городу. Тереза была миловидной девушкой, нельзя сказать такой уж красавицей, среди наших одноклассниц были и красивее. Но она была москвичкой, а мы провинциалы. Ее звучная фамилия завораживала. И ее звали Тереза — чего же больше! Не удивительно, что мы все бросились за ней ухаживать.

Неожиданно я имел успех. Но тогда я об этом не знал.

Здесь надо остановиться.

За прошедшие шестьдесят лет все настолько изменилось, что это надо объяснить. «Успех» вовсе не означал физической близости, с которой он отождествляется теперь. До сексуальной революции было далеко, о таблетках никто не подозревал, слово «люблю» еще чего-то стоило и не произносилось всуе. Поцелуй в щечку был счастьем. Возможно, все убыстряющийся темп жизни провоцирует «ускоренную любовь». Я не сторонник по всякому поводу произносить: «Вот в наше время…». Но что-то и утрачено. Утрачено возвышенное, романтическое отношение к женщине, как к чему-то прекрасному, чтобы притронуться к ней надо, образно говоря, «вымыть руки».

Через много лет, встретившись семьями в Москве, она сказала: «Первая любовь!». — Я и не подозревал об этом. Она переписывалась с каким-то полярником — тогда это был уровень первых космонавтов.

Перед Новым 1940 годом мы повздорили из-за какого-то пустяка и некоторое время не встречались. 31 декабря ночью принесли телеграмму. Когда раздался стук в дверь, мама страшно испугалась: подумала, что пришли за ней — после ареста отца это было бы не удивительно, телеграмма была от Терезы, она поздравляла с Новым Годом. Это был знак примирения. (В те годы поздравительных открыток в СССР не было и надо было отстоять длинную очередь на почте, чтобы послать новогодние телеграммы).

На зимние каникулы из Москвы к ней приехала ее самая близкая школьная подруга, тогда уже студентка музыкального техникума (впоследствии училища) им. Гнесиных — Мифа. Стрелка жизненного пути сухо щелкнула и перевела судьбу на другое направление. В Витебске стояли сильные морозы, трамваи не ходили и с вокзала они шли пешком через весь город. Она это часто вспоминала. В отличие от Терезы она была брюнеткой, звали ее не менее красивым и редким именем Суламифь, в просторечье Мифа, и она носила не менее звучную фамилию Федоровская. Симпатия возникла сразу. Импонировало и то, что она из Москвы, и то, что она пианистка. Это был далекий, неизвестный и заманчивый мир, совершенно мне незнакомый. А кто же не хорош в восемнадцать лет! Мы стали переписываться.

В августе сорокового года я приехал в Москву. У Белорусского вокзала змеилась быстротекущая очередь к газетному киоску Получив «Известия» я развернул газету и в правом верхнем углу в глаза бросился заголовок «Смерть международного шпиона» — был убит Троцкий…

Отец Мифы, учитель математики, был директором одной из крупных московских школ, которую он же и строил, и по прошедшей вскоре гимназической моде жил в директорской квартире при школе. После войны, когда началась борьба с космополитами, его вызвали в Калининское РайОНО и сказали, что еврей не может быть директором русской школы. И им пришлось перебраться в барак…

Я спал на крышке пианино. Тогда я мог спать где угодно. Пианино произвело на меня сильное впечатление. Оно свидетельствовало об интеллигентности и состоятельности семьи. Лишь после войны я узнал, что оно было из Музпроката. А мы купили пианино уже в гарнизоне у одного офицера, который просто отобрал его у немцев…

Началась война. В последний день удалось выбраться из Витебска, родные эвакуировались за несколько дней до этого, и пешком, в лаптях, добраться до Москвы 22-го июля. Этот день запомнился и первой бомбежкой столицы.

Школа, в которой жили и работали Федоровские, находилась на шоссе Энтузиастов и когда в середине октября в Москве началась паника и огромный, нескончаемый поток беженцев устремился по этому шоссе на восток — это произвело на них удручающее впечатление, и они эвакуировались вместе с Прожекторным заводом, который шефствовал над школой, в Йошкар-Олу.

Всю войну мы переписывались. Писем собралась целая пачка, все они хранились в кармане гимнастерки, и когда осколок ударил по карману, ее письма защитили от более серьезного ранения.

Первый раз мы встретились сразу после войны в Риге, куда она приезжала к дяде. Первая близость выявила нашу обоюдную неопытность…

До войны за Мифой ухаживал молодой человек несколько старше, которого, почему-то, звали Леля, хотя он был Леонид. Это была одна компания. В войну он командовал саперным батальоном, вызвал к себе на фронт Терезу и женился на ней. Так произошла своеобразная рокировка. В течение многих лет, приезжая в отпуск в Москву, мы встречались семьями. Их сын приезжал к нам в Душанбе.