Былой войны разрозненные строки

Незадолго до этого я получил свой первый офицерский чин и вместо трех треугольников сержанта вколол в петлицу квадратик, именуемый, почему-то кубиком, или, по-солдатски, кубарем, я стал младшим лейтенантом, чем изрядно смутил своего старшину-сверхсрочника, у которого был в подчинении.

Немцы еще не успели организовать сплошную оборону. Первую линию проходим в темноте сравнительно легко. Но выйти к своим не удается. Куда ни кинемся всюду немцы, стыков не нащупаем. Светает, и деться нам некуда. Залегаем в бурьяне вблизи большака. По дороге непрерывным потоком, к фронту и в тыл, движутся немецкие автомашины, снуют мотоциклы, проезжают обозы, с передовой везут раненых.

Здесь недавно прошел бой, по обочинам лежат перевернутые автомашины, стоят обгорелые танки, искореженные орудия, разбитые брички. И неубранные трупы лошадей и солдат.

С дороги мы должны казаться грудой тряпья. Не видеть нас немцы не могут но, по-видимому, принимают за убитых. А мы еще живые…

Если немцы нас обнаружат… Об этом лучше не думать… Еврею попасть в плен нельзя. Лучше застрелиться сразу. А не хочется. Русские ребята проще относились: ну, что делать, на то война. На сколько нас хватит? У одного автомат, у остальных винтовки и по горсти патронов, ни одной гранаты…

Днем подтаяло, дорогу развезло. Немцы норовят проехать по суше, вытоптали бурьян по обе стороны большака метров на сто. Холодно. Встать погреться нельзя видно с дороги. И есть нечего. Но другого выхода нет только лежать и ждать. Лежим, мерзнем, тихо переговариваемся. Обменялись адресами: кто в живых останется сообщит родным о нашей судьбе. Томительно тянутся часы, время как будто остановилось.

Наконец, стал клониться к вечеру и этот нескончаемый день. Начинает смеркаться, быстро темнеет.

С наступлением ночи движение на дороге не ослабевает. Даже становится более интенсивным теперь противник не боится нашей авиации. Мимо, в нескольких шагах, два немецких солдата волокут станковый пулемет. Покосились на нас, примолкли, но подойти не решились. Может, приняли за своих, может просто побоялись рисковать. Удаляются.

Не успевает улечься волнение, как с дороги сворачивает еще один фриц. Здоровый детина в маскировочном костюме белой стороной наружу (костюмы были двусторонние, летом выворачивались зеленой стороной). Прошел в двух шагах, посмотрел равнодушным взглядом, пошел дальше.

С беспокойством смотрим ему вслед. Не передумал бы. Точно. Прошел шагов сорок, остановился, потоптался на месте, видно, сомнения одолели.

Возвращается. Автомата не снял, значит, думает, убитые, в карманах пошарить. Любопытство его погубит. Он — один, нас одиннадцать.

Заманчиво притащить языка. А не выйдем что о нем говорить…

Предупреждаю: Не стрелять! Дальше как в кино.

Рядом со мной лежит автоматчик в шапке-ушанке с не завязанными тесемками. Немец подходит к нему, наклоняется, берет двумя пальцами за ухо шапки, приподымает и видит открытые, живые глаза! Испугавшись, резко поворачивает голову ко мне, а у меня рука на локте и в ладони тускло поблескивает пистолет.

Рот немца открывается в немом крике, челюсть отваливается, а звука нет. Автоматчик поднимается на колено и с придыханием, как при колке дров, ударяет немца прикладом между глаз. Но в этот момент один из группы не выдерживает напряжения и стреляет…

Выстрел служит нам сигналом: Вперед! Вскакиваем и мчимся через дорогу. Без языка. Он навсегда остался на нашей земле. Бежим так, что сердце перемещается в горло и вот-вот задушит. Датчики бы на нас установить, все рекорды были бы нашими…

Вокруг нас поднимается беспорядочная стрельба. Но мы уже по ту сторожу большака. В изнеможении валимся в бурьян. Бежать все равно нет уже сил. С трудом отдышались. Все целы. Это большое счастье. На шинели, натянутой на винтовки, далеко не пронесешь. А бежать и вовсе невозможно.

Теперь надо сориентироваться. Стрельба идет повсюду, не поймешь, где свои, где чужие. Но вот километрах в десяти заиграли катюши. Катюши верный ориентир там наши! У немцев такого нет.

Впереди виднеется большое село. Из этого района вели огонь катюши. Через огороды бросаемся к крайнему дому. В селе идет бой. Светящиеся пунктиры трассирующих пуль, перекрещиваясь, летят навстречу друг другу. Осторожно выглядываю. Улица пустынна. Показался солдат. Темно. Обмундирования не разобрать. Похоже на наше, но не исключено, что немецкое. Напряжение достигает предела. Хочется скорей к своим. Хоть та же война, но спиной о своих опереться.

Выждав, пока солдат поравняется с домом, выскакиваю, кидаюсь наперерез и, прежде чем он успевает что-нибудь сообразить, хватаю его правой рукой за грудки, а левой на всякий случай за карабин: Ты кто?!

А он перепугался и молчит…

Текут секунды. Подбегают еще двое моих ребят: Ты чей? От волнения не соображаем, что не худо бы и по-немецки его спросить.

В нетерпении хватаю его рукой за шапку. В ладонь впиваются острые уголки…

Звездочка.

Наши.

На Сиваше