Былые дни детей и псов

К счастью, у них во дворе росло много всякой травы. Чего тут только не было: и подорожник, и полынь, и одуванчики, и чернобыльник, и куриное просо. С тех пор как мальчик обзавелся своим пушистым сокровищем, он стал трудолюбивым и умелым. Тайком от матери он, словно сурок, проскальзывал в дворовые заросли и принимался маленькими ручонками пучок за пучком выдергивать траву, которую потом уносил скармливать живущему в картонной коробке кролику. Тут еще и Бай Сяолань подначивала: мол, если хорошо будешь кормить, то кролик совсем скоро станет пушистым, толстеньким и милым. Пока кролик уплетал угощение, малыш тихонько пристраивался рядом. Подперев кулачками пухлые щечки, он выглядел очень сосредоточенно и в то же время умилительно. В такие моменты Се Яцзюнь про себя думала: «Ни дать ни взять юный специалист по разведению кроликов в Новом Китае».

За один раз кролик съедал очень много, а потому и рос он на удивление быстро. Всего за какие-то несколько дней он увеличился вдвое, так что в маленькую коробочку уже не вмещался. Как-то на рассвете брат как обычно, едва открыв глазки, поднялся с постели и пошел проведать свое сокровище. Однако коробка оказалась смятой, крышка с нее слетела, а внутри, за исключением кучки чернехоньких горошин, было пусто.

Малыш заголосил во все горло, да так громко, что казалось, их дом вот-вот обвалится и уйдёт под землю. Занявшись поисками кролика, он не переставая кричал: «Крольчонок, крольчонок, мой малыш…» Мать, ничего спросонок не соображая, одурело открыла один глаз и сквозь сон попросила Се Яцзюнь сбегать посмотреть, что стряслось. Се Яцзюнь тут же встала и поспешила к брату. На его зареванном лице не осталось сухого места, что называется, бурные ручьи слились в Хуанхэ. Смотреть на него было и больно, и смешно. Она вынула платок и принялась утирать ему слезы.

После этого они уже вместе обыскали весь двор, но следов кролика так и не нашли.

Малыш продолжал рыдать, но, как бы он ни убивался, мать не обращала на него особого внимания.

– Нашел о ком горевать, о кролике куцехвостом, да и не твой он вовсе, – как могла успокаивала его мать. – Хватит уже! Пропал так пропал, меньше хлопот будет. Лучше о собаке своей как следует заботься.

Однако малыш, задрав голову, орал еще громче:

– Это не считается, я хочу кролика, верните мне кролика!

Зайдясь в истерике, он повалился на землю и капризно заколотил ногами. Глядя на выходку сына, мать изменилась в лице и сама резко завопила:

– Ты вообще соображаешь, что на тебе одежда, а не ослиная кожа, кто ее беречь будет? Вот порвешь штаны, я зашивать их не буду!

Се Яцзюнь боялась, что если мать заведется с утра пораньше, то тогда уж начнет выпускать пар на всех подряд, не забыв и про отца. Поэтому она быстро подхватила брата на руки и вынесла со двора, приговаривая:

– Ячжоу, будь паинькой, пойдем лучше поищем кролика на улице, хорошо?

Эти слова немного успокоили малыша, и он тут же вскарабкался ей на закорки, пока она не передумала.

5

В это тихое свежее утро девочка, молча взвалив на спину уже выздоровевшего братишку, впервые в столь ранний час покинула двор.

Из переулка брат с сестрой вышли на главную улицу. Почти все лавки были закрыты, из ближайших дворов не доносилось ни звука. С верхушек веток, что возвышались над стенами дворов, уже свисали крупные завязи яблок и груш, капельки росы нежно обволакивали еще зеленые плоды. Когда они поравнялись с двориком, в котором на высокой стойке вились виноградные лозы, братик вдруг соскользнул с закорок сестры и попросился пописать. Сестрица легонько ткнула его в лоб подушечками пальцев и пожурила:

– Ах ты ленивец, вечно все копишь в себе до последнего.

С этими словами она указала ему на деревце у дороги. Малыш послушно стянул штанишки, чтобы сделать свои дела. Повернувшись в сторону дворика, укрытого изумрудно-зеленой листвой, девочка вдруг ощутила какую-то подавленность. Это чувство появилось у нее бессознательно и застигло врасплох. Машинально она сделала вперед несколько шагов, затем протянула руку и наудачу толкнула створку ворот, обитых неокрашенным листовым железом. Раздался скрип, и дверь широко подалась внутрь. Дворик, в который недавно она уже заходила, полностью открылся ее взору.

Выложенная кирпичом дорожка, что вела от ворот к дому, была сплошь укрыта пожелтевшей листвой; внизу у стены стоял перевернутый вверх дном старый тазик для умывания; у порога, нахохлившись, сидела парочка кур-пеструшек, которые то ли спали, то ли бодрствовали; все вокруг было заляпано их белоснежным пометом. На косяке входной двери висела подернутая плесенью старая соломенная шляпа. На сушильной веревке болтались неряшливо наброшенные серые штаны, их концы пообтрепались, когда-то сделанная на заду заплата лопнула по шву. Все в этом дворе выглядело убогим и разбитым. Без заботливых женских рук здесь воцарилась атмосфера полной заброшенности.