Былые дни детей и псов

Однако Пчела и предположить не могла, что палка хозяина без промаха опустится прямиком на ее зад. Послышался звучный шлепок. Ошеломленная Пчела издала истошный вопль, тотчас вся скукожилась, поджала хвост и застыла на месте. Этот удар вдруг совершенно лишил ее боевого запала. Обычно хозяин крайне редко поднимал на нее руку, разве что сделает страшный вид, вытаращит глаза, замахнется да просто прикрикнет пару раз. Но то, что он выкинул этим вечером, причем даже не вникнув в суть дела, потрясло Пчелу до глубины души.

– Ах ты скотина непослушная, а ну ко мне! – заорал хозяин. Он рвал и метал, словно Пчела нарушила закон самого Неба, словно ее излишне импульсивное поведение испортило ему весь благостный настрой этого вечера.

Палка хозяина снова взмыла в воздух. Пчела окончательно оцепенела, отчаялась и сдрейфила. Интересно, чего же такого принял сегодня хозяин, что сейчас он, растопырив локти, коршуном встал на защиту чужой скотины?

В это время хозяйка пса уже подозвала его к себе и принялась что-то гундеть ему на ухо, точно увещевала неразумное дитя. Вполне возможно, она его ругала, но голос у нее был отнюдь не злобный. Пчела слышала, как та нежно нараспев говорила:

– Ты чего так разошелся? Больше так себя не веди, понял меня?

От такой несправедливости Пчела испытала жгучий приступ ревности, однако вынуждена была прижухнуть и отступить еще на несколько шагов, поскольку хозяин все еще выглядел мрачнее тучи. Он не пощадил ни грамма ее самолюбия, и Пчела не хотела нарываться снова. Ей ничего не оставалось, как потихоньку развернуться, поджать хвост и сердито потрусить в сторону дома. Она смутно ощущала, как с ее шерсти скатываются жемчужинки крови. Ей следовало немедленно вернуться в свое логово и хорошенько зализать свои раны, очень уж не хотелось, чтобы кто-то из местных шавок лицезрел ее в таком потрепанном виде.

2

В понедельник в школе, что располагалась в самом центре поселка, в классе, где обучались ребята-подростки, неожиданно появилась новенькая. Ее скромное белое личико выглядело смышленым, а одежда сильно отличалась от одежды сверстниц. От всего ее облика веяло каким-то нездешним изяществом и утонченностью. Короче говоря, любому местному жителю при взгляде на нее становилось понятно, что эта девчушка не их поля ягода. Учительница торжественно представила ее остальным ученикам, объявив, что новенькую зовут Се Яцзюнь и что ее перевели в их школу в связи с переездом родителей. На какой-то момент в классе воцарилась тишина, после чего ребята дружно прыснули со смеху, и этот смех прозвучал довольно грубо и нелепо.

Лю Хо, в отличие от других, воздержался от такой жесткой реакции. Но на самом деле ему тоже было странно, что у этой девочки было такое чудное имя. К чему вместо какого-нибудь девчачьего имени типа Ли, Янь, Мэй[2] надо было вдруг называться таким жестким мужским именем, как Яцзюнь[3]? Это звучало более чем странно. С трудом дождавшись перемены, Лю Хо, больше не в силах сдерживать любопытство, не привлекая лишних взглядов, подсел к новенькой и, напустив на себя самый непосредственный вид, шепотом спросил:

– А что, у вас в семье есть еще и Гуаньцзюнь[4]?

Не удостоив его ответом, девочка спокойно и сдержанно сидела за своей партой, вытянувшись в струнку. Прикрытые тоненькими веками глаза посмотрели на него в упор, в ее взгляде одновременно читались возмущение и насмешка, хотя еще больше в нем было пренебрежения. Ее чернющие глаза уставились на него точно бездонные линзы бинокля, от этого казалось, что он у нее весь как на ладони. Во всем Учипучжэне невозможно было найти другого такого взгляда. Это открытие оказалось столь неожиданным, что на какой-то момент Лю Хо совершенно растерялся.

К счастью, раздался «звонок» на урок, его подавал дворник, стуча палкой по старинному колоколу: «бум, бум, бум, бум…». Звучало это несколько примитивно, к тому же нудно, и больше напоминало нестройный топот бегущих по школьному стадиону учеников, которые только и умели, что поднимать пыль, не соблюдая никакого ритма. Зато благодаря этим беспорядочным звукам Лю Хо удалось скрыть свое смущение. Словно ловкая обезьяна, он поспешно вернулся на свое место, лицо его пылало.

Эта новенькая Се Яцзюнь сидела прямо перед ним. Ее ослепительно белоснежная шея напоминала изящное горлышко фарфоровой вазы. Убранные в обычный хвост волосы были перевязаны белым носовым платочком в мелкий цветочек на манер лепестков фиалки. Прямо у линии роста волос струилось несколько не заправленных в хвост шелковистых прядей, которые, колыхаясь, создавали таинственную рябь. На девочке было очень симпатичное платьице из набивного ситца, и когда учитель представлял ее классу, все восхищенно таращились на нее, особенно совершенно зачуханные местные девчонки. Сами они оторопели, а их глаза загорелись завистью, они были на сто процентов уверены, что второго такого платья в их поселке не найти: его цвет и фасон выглядели совсем по-иностранному.