Быстрая Молния

Быстрая Молния, волк до мозга костей, — если не считать той капли собачьей крови, которая досталась ему от Скагена, — почти совсем не ощущал губительного неистовства разыгравшейся бури. После кровавой вакханалии убийств на узкой полоске равнины посреди исковерканной ледником тундры он в течение многих часов лежал под укромным выступом из камня и снега, страдая от боли и слабости. Его большое серое тело было искусано и изорвано клыками шайки белых волков, с которыми он сражался. Из раны у основания черепа распространялся пульсирующий жар лихорадки. Глаза были закрыты. И в его сознании стоны и вопли бури опять превращались в рычащую и воющую сумятицу схватки голодных пришельцев с его собственной стаей после убийства мускусных быков в тесной долине среди ледниковых холмов. Свирепый буран завывал над ним, хлеща снежными вихрями и разрываясь на длинные снежные заметы между глубокими оврагами, скалистыми кряжами и каменными наносами арктической тундры, а он снова продолжал сражаться в грандиозной битве, завершившейся много часов тому назад. Опять он бежал вместе с Мистиком, огромным серым лесным волком, который присоединился к стае белых полярных волков далеко на юге; опять — товарищи по долгим голодным дням — они вместе пировали над останками белых полярных сов и после этого со своей стаей хватали за горло мускусных быков в долине между холмами. Потом появление соперничающей стаи, их страшная неравная битва за защиту своей добычи — битва, из которой лишь он, Мистик, да еще один из их стаи остались в живых; битва смертельная, но победоносная. В больном воображении, терзавшем сейчас его воспаленный мозг, он вновь переживал эту эпическую драку. Челюсти его бессильно сжимались. Рычание затухало в горле. Мышцы напрягались. И ничего он не слышал о страшной буре, которая бесновалась во мраке ночи, наполняя и потрясая мир бешеной злобой и свирепым неистовством.

Рядом с ним, тесно прижавшись, лежал Мистик — огромный серый лесной волк. Далеко на север ушел он от своих родных лесов, и здесь, в финале сражения, он несколько часов тому назад спас жизнь Быстрой Молнии. Оба зверя укрылись в неглубокой пещерке под навесом из камня, земли и снега, всего в двадцати шагах от поля боя. Будь немного посветлее, Мистик мог бы разглядеть застывшие мерзлые трупы — три зарезанных мускусных быка и двадцать шесть растерзанных волков с разорванными глотками. Но сейчас в круговерти бури даже их запах не долетал до него.

Между этими двумя — Быстрой Молнией, самым могучим среди полярных волков, и Мистиком, волком из обширных южных лесов, — зарождалось нечто большее, нежели обычное промысловое сотрудничество хищных зверей. В Быстрой Молнии это чувство товарищества можно было бы связать с той каплей собачьей крови, что текла в его жилах, с наследием Скагена, гигантского дога. Оно постоянно присутствовало в нем. Временами оно вспыхивало настойчивым горячим пламенем и наполняло его странным томлением и тоской, которых он не понимал, и ощущением одиночества, которое загадочным образом влекло его к поселениям белого человека. В такие минуты рядом с ним бежал окрепший дух Скагена — того самого Скагена из двадцатилетней давности, кто благоговейно замирал у ног белых хозяев и спал в тепле от очага белого человека. Но в Мистике, лесном волке, что присоединился к стае белых волков, когда она рыскала далеко у южных границ бесплодных северных пустошей, не было этой капли собачьей крови. В первые дни голодного мора, поразившего нынче всю территорию, когда чудовищная белая стая Быстрой Молнии разделилась и рассеялась, Мистик последовал за ним потому, что Быстрая Молния из всех ста пятидесяти зверей стаи был единственным серым волком. А серым был цвет собратьев Мистика из южных лесов, и он тосковал по ним точно так же, как дух Скагена в крови Быстрой Молнии звал его сквозь двадцать миновавших поколений назад, к очагам белого человека.