Быстрее империй (СИ)

— Это не просто подарки. Это как бы верительные грамоты. Инвестиции в дружбу. По дарам здесь судят о достатке и о положении человека. Дары определяют его социальный статус или политический статус его племени.

Единственное, что меня тревожило, это источник знаний. О потлаче мне рассказывал укурившийся травы хиппи, и что в его словах было правдой, что вымыслом, а что было навеяно дурью предстояло узнать на практике.

— Не попробуем, не узнаем, — произнес я вслух.

Окунев покосился на нас, но смолчал. Иногда мы с Тропининым забывались и говорили слишком откровенно, используя словечки, так сказать, не от мира сего. За долгие годы дружбы капитан уже привык к моим вывихам, но теперь, когда я нашёл собеседника, проколы участились и он всё чаще пожимал плечами.

Тем временем одна из лодок пошла на сближение. Приметив в ней индейца, одетого богаче прочих, я приказал капитану притормозить. Паруса убрали, дав флотилии отмашку белой тряпкой, чтобы продолжала путь. Несколько коряков во главе с Чижом на всякий случай засели с мушкетами на крыше казёнки. Их дружный залп мог превратить в фарш абордажную команду, вздумай дикари напасть. Можно было и на марс посадить кого-нибудь с фальконетом, но шкипер опасался за целостность рангоута после отдачи.

К счастью обошлось без стрельбы. Лодка подошла к борту, гребцы уровняли скорость, а вождь, если это был вождь, что-то прокричал нам.

— Не очень он похож на Гойко Митича, — заметил я.

И правда. Внешностью индейцы мало походили на киношных собратьев, к каким я привык. Скорее напоминали коряков или якутов, а то и вовсе монголов. Отмой такого от краски, сними перья, поставь среди азиатских моих друзей, и я вряд ли разыщу американца.

Поскольку архипелаг Александра пришлось пропустить, мы не обзавелись очередным толмачом, которого я планировал найти уже среди обитателей Ситки. А из кадьякских эскимосов никто не знал этой страны, а значит и не понимал местного диалекта. В будущем я рассчитывал использовать для переговоров язык тлинкитов, они наверняка добирались сюда, а пока свесился за борт и громко произнёс единственное известное мне местное слово.

— Потлач!

Затем, указав на солнце, изобразил дугу до горизонта на западе. И растопырил обе ладони.

— Потлач! — повторил я, раздвинув руки, словно хвастал размерами пойманной рыбы.

— Потлач! — я указал рукой на юг и добавил: — Саанич. Сааниш.

Не знаю, поняли ли меня индейцы, я бы на их месте точно не понял. Но вождь, пробормотал что-то в ответ, рявкнул на гребцов и лодка отвалила от борта. Возможно он просто заметил кучу вооруженных людей и решил отступить.

— Ты, походу, вспомнил второе слово? — подковырнул Тропинин. — Если дело пойдёт так и дальше, к началу пирушки ты станешь сносно болтать по-ихнему.

— Я не уверен, что это слово из их лексикона и не знаю, как оно звучит правильно. На карте так обозначен полуостров, к которому мы идём. Самый кончик Ванкувера. Возможно, название местное, возможно его придумали британцы или испанцы. Англичане вообще предпочитали называть любой камень именем какого-нибудь лорда. Одна надежда, что лордов в Британии меньше чем камней в Америке.

— Вроде бы не очень похоже на имя, — сказал Тропинин. — С другой стороны, Сэндвич, Саанич, не велика разница.

* * *

Этот сравнительно низкий, изрезанный удобным гаванями полуостров я не зря выбрал для будущей столицы. Ванкувер точно зубилом врубается здесь в материк, раздвигая горные хребты, которые прикрывают его и от океанской стихии и от континентальных холодов. Остриём этого зубила как раз и являлся Саанич. Здесь можно будет не бояться штормов и приливов — изрезанный берег смягчает напор волны, и даже мощному цунами, по канонам науки, полагалось растратить энергию, прежде чем сокрушающий вал доберётся до внутренних гаваней.

В том мире, из которого меня вышибли гоблины, местный форт назвали Викторией. Со временем он стал городом и столицей Британской Колумбии. Англичане ещё не появились в этой части океана, а королева, в честь которой назвали факторию, ещё даже не родилась. Но я, следуя уже заведённой традиции, оставил городу «прежнее» имя, объяснив товарищам, что оно будет символизировать нашу победу.

Страсть к сохранению еще не произнесенных имён и названий могла выглядеть патологией. Возможно я тем самым подсознательно маскировал воздействие на историю. Это и правда походило на суеверие, вроде скрещенных пальцев, но со временем превратилось скорее в интеллектуальную игру. Ведь чтобы вписать чужеродное всем название, нужно было приложить немало творческих усилий.

* * *

После полудня мы увидели берег по правому борту, что обозначался на картах будущего, как полуостров Олимпик. Это означало, что мы вошли в пролив и теперь двигались дальше на юго-восток вдоль будущей границы между двумя американскими государствами. Наше продвижение делало эту границу, как и территориальную принадлежность берегов, всё более призрачными.

Понимание этого щекотало нервы нам с Тропининым. Остальные тоже взбодрились, почувствовав приближение высадки. В который раз проверялись сабли, пики, порох на полках мушкетов.