Забыв все, предчувствуя недоброе, Гивэй бросился в конец поселка, откуда доносился похоронный плач. Вскоре он увидел женщин. Они, по древнему обычаю, усевшись на корточках в кружок, прямо на улице, оплакивали покойника. Тонкое, щемящее сердце завывание плыло над поселком. Встревоженные собаки рвались с цепей. Чуть в стороне от женщин сидели беспорядочной группой мужчины. С суровыми, каменными лицами они покуривали трубки и вели речь о самых обыкновенных, будничных вещах. Так диктовал закон предков: женщины, у которых сердце слабее, должны оплакивать покойника, а мужчинам нужно стойко переносить горе, они должны показывать вид, что несчастье не сломило их.
Заметив посредине круга мать, Гивэй все понял: умер Тэгрын.
Страшно было Гивэю услышать слова, которые подтвердили бы его догадку. Часто оглядываясь на смутно видневшийся в вечернем сумраке круг женщин, ни на мгновенье не прекращавших свой жалобный плач, юноша медленно подошел к мужчинам и замер с немым вопросом в лице. Мужчины умолкли. Айгинто среди них не было. Время шло, а Гивэй все стоял на одном месте, напряженный, с тем же безмолвным вопросом в лице.
— Да, ты правильно думаешь, — вдруг прозвучал печальный голос старика Анкоче. — Пришла к нам тяжелая весть — Крылатый человек умер. — Анкоче поднял руку, словно о чем-то предупреждая юношу, и еще тише добавил: — Послушай меня: возьми мою трубку и скажи, крепок ли мой табак? Будь в горе настоящим мужчиной.
Женский похоронный плач все плыл и плыл в наступающей тьме. Где-то в другом конце поселка рокотал заведенный Гивэем мотор. Приняв от Анкоче трубку, Гивэй глубоко затянулся и еле слышно сказал:
— Крепкий, очень крепкий твой табак, Анкоче.
— Крепкое сердце у тебя, юноша, — так же тихо ответил Анкоче. — Если тебе хочется побыть одному, уйди от нас, уйди, как ушел твой брат Айгинто… Это ничего, так можно делать…
Гивэй повернулся я, сгорбившись, как старик, пошел куда-то во тьму, наугад.
— Да это мотор гудит! Неужели кто-нибудь из Илирнэя к нам в такую погоду едет? — донесся до него голос Пытто. Но Гивэю было сейчас не до мотора.
Долго шел он в темноте по морскому берегу, не слыша грохота прибоя, не чувствуя резкого северного ветра.
На высокой скале то вспыхивал, то потухал красный огонь маяка. Гивэй все шел и шел, спотыкаясь о камни, об осколки льдин, выброшенные морем на берег. Перед глазами его стояло веселое, радостное лицо Тэгрына, каким оно было, когда он получил разрешение отправиться на Большую Землю, на фронт.
И вдруг Гивэй столкнулся с Айгинто. Они сразу узнали друг друга, несмотря на темноту. Мгновение они постояли молча и затем крепко прижались лицом к лицу. Слезы обожгли щеки Гивэя. Он порывисто отстранился и тихо сказал:
— Пойду дальше.
Айгинто подождал, пока не утонула во мраке фигура брата, и медленно пошел в противоположную сторону.
Недалеко от поселка его окликнул Гэмаль. Они еще ни разу не встречались один на один с тех пор, как поругались в море.
— Пойдем к матери, — тихо промолвил Гэмаль, пытаясь в темноте заглянуть в лицо Айгинто. — Сильно плачет она.
Айгинто молча кивнул головой и, пройдя шагов пять, спросил:
— Чей мотор гудел? Что за гости к нам прибыли? Хорошо ли байдару в волну приняли?
— Никаких гостей нет, — ответил Гэмаль, — это гудел четвертый наш мотор, отремонтированный твоим братом.
Пораженный Айгинто остановился.
— Чего удивляешься? Говорю правду! — подтвердил парторг. — Мне Оля сказала, что по ночам, тайно, в охотничьей землянке Гивэй целую неделю его ремонтировал.
Гэмалю хотелось еще добавить, что вот, мол, какие мы допускаем ошибки, когда не верим в людей, но он промолчал.
— Да, Гивэй, однако, пойдет по тропе Тэгрына, — задумчиво промолвил Айгинто и ускорил шаги.
13
Разобравшись в охотничьих делах, Гэмаль решил глубже вникнуть в оленеводческие дела колхоза.
Половина членов колхоза «Быстроногий олень» занималась оленеводством. Оленьи стада, вышедшие на летние и осенние пастбища, в основном размещались в прибрежной полосе моря и лагуны. Гэмалю и Айгинто было не трудно за неделю побывать почти в каждом стойбище оленеводов. Оставалось еще проверить бригады Кумчу и Мэвэта.
В бригаде Кумчу они застали Петра Ивановича Митенко, который пришел к оленеводам с товарами, — не все оленеводы могли оторваться от своих стад, чтобы побывать в янрайском магазине.
— Вот тебе, Ятто, напильник и две головки к примусу. Помнишь, ты просил меня? — обратился Митенко на чукотском языке к старому оленеводу.
— Спасибо, Петр, спасибо, — поблагодарил Ятто своего старинного приятеля.
— А тебе, старый Выльпа, я пачку листового табаку принес. Я же знаю, ты очень любишь листовой табак…
Старик Выльпа взял табак и, не переставая благодарить Митенко, быстро-быстро дрожащими руками набил свою давно пустовавшую трубку, крепко затянулся, пустил трубку по кругу.
— Да, мало табаку стало. Часто наши трубки теперь пустыми бывают, — негромко сказал он и тут же заключил — что ж… война!