Быть балериной. Частная жизнь танцовщиц Императорского театра

В результате в назначенный день ей принесли русский костюм. «Овациям не было конца, и мне пришлось повторить ее еще раз и, если бы хватило сил, могла бы повторить и в третий раз, так меня приняли, но сил больше не было никаких. Солдаты бросали фуражки на сцену от восторга. За кулисами многие плакали, до того был резок переход от волнений и опасений к полному восторгу всей залы». Это было ее последнее выступление на сцене в России.

Дача Кшесинской так же была захвачена и разграблена, по ее некогда ухоженному саду в ее мехах разгуливала не знавшая о том, что хозяйка дома стоит буквально в нескольких от нее шагах, Коллонтай[188]. После же того, как вдруг ни с того ни с сего умер ее песик, Кшесинская поняла, что нужно уехать как можно дальше от столицы. Андрей находился в Кисловодске, и по смыслу правильнее всего было бы ехать к нему.

Когда же стало совсем невмоготу, на помощь явился великий князь Сергей Михайлович, который предложил Кшесинской немедленно пожениться. При этом великому князю было плевать на сословные предрассудки, ему было не нужно разрешение семьи или чье бы то ни было благословение.

Матильда знала, что Сергей любил ее все эти годы, но все еще надеялась соединиться с Андреем, поэтому она отказала великому князю.

Бегство

Выправив себе и сыну разрешение на отъезд, — этот документ служил доказательством того, что предъявитель сего не привлечен к ответственности за деяния, совершенные при старом режиме, и не подлежит аресту, — они двинулись в путь. С нею в поезде ехали горничная Людмила Румянцева и старый слуга Иван Курносов.

В Кисловодске беглецов ждал Андрей, который, узнав о приезде, уже снял одноэтажный домик, где теперь им и предстояло жить. Там их и нашел Фокин, который привез в Кисловодск супругу, потом приехали сестра Юлия с мужем. Последнего уже один раз арестовали и чуть не расстреляли, так что Юлия решила не рисковать. Потом приехал великий князь Борис Владимирович[189] с Леоном Манташевым.

Лето прошло, пролетела и осень, а ситуация не становилась лучше. В конце концов пришлось подыскивать зимний дом.

В конце концов, в Кисловодске собралось милейшее общество, можно было ходить в гости, давать обеды, в общем, жить. Угнетала только мысль об оставленном в Петербурге Сергее Михайловиче. Кшесинская забрасывала его письмами, уговаривая присоединиться к их компании. Но вместо того, чтобы ехать вслед за теми, кого он любит, он почему-то решил делом чести для себя сперва освободить ее дом. Это было глупо, но подчас то, что очевидно для женщин, мужчинам не так просто доказать.

Еще была возможность переправить Сергея Михайловича в Финляндию, но он боялся, что своим бегством за границу повредит государю. Когда же, выбирая между Финляндией и Кисловодском, он выбрал последнее, было уже поздно, большевики захватили власть: «…бегущие с фронта солдаты просто выбрасывали пассажиров из вагонов, чтобы самим доехать скорее домой. Путешествовать по России тогда было невозможно.

Когда до нас дошли известия о большевистском перевороте и в связи с этим о первых мерах, принятых ими, — конфискация банков, сейфов и всего имущества «буржуев» отобранного правительством, — мы поняли, что в один день мы все стали нищими»». Впрочем, сохранялся еще шанс худо-бедно продолжать жить в Кисловодске. Но большевики сначала появились в Пятигорске, где сразу же начали арестовывать офицеров, закрывать банки и отбирать имущество у «буржуев». После этого они захватили и Кисловодск. Теперь последним выходом оставалась эмиграция, но именно этот, казалось бы, единственный разумный вариант казался самым трудным.

«Двадцать седьмого января у меня собрались к обеду близкие друзья, было человек десять. Был уже десятый час, когда нагрянул с обыском отряд красноармейцев. Обыск они произвели очень поверхностный, держали себя, в общем, корректно. Почему, собственно, они пришли, было не ясно, пришли, видно, для того, чтобы посмотреть, как живут в Кисловодске «буржуи» и отбирать, как они говорили, военное оружие. Но никакого оружия у меня в доме никогда не было. Андрей, как и многие другие, носил в то время черкеску с кинжалом. Услыхав, что красноармейцы спрашивают оружие, он быстро сбросил кинжал и положил его в переднюю, чтобы его спасти. Но один из солдат, заметив, что он без кинжала, спросил, где же кинжал, на что я поторопилась ответить, что он в передней, боясь, как бы Андрей не дал необдуманного ответа. Солдаты хотели отобрать и у Вовы его детский кинжал, но мой верный Иван вступился и пристыдил их, сказав: «Как вам не стыдно обижать мальчика и отбирать его детский кинжал». Они ему его оставили. Минут через пятнадцать после их ухода один из солдат потихоньку вернулся, чтобы посоветовать нам расходиться по домам, а то, добавил он, нам может прийтись плохо. Конечно, мы тотчас же разошлись. Поразил и тронул нас всех этот жест. Кто был этот солдат, и что побудило его вернуться и предупредить нас, так и осталось для нас неизвестным. Его мы никогда больше не встречали».