Быть балериной. Частная жизнь танцовщиц Императорского театра

Понимая, что здесь ее уже ничего не держит, Айседора договорилась с Мэри поехать на море в Дорвиль. Но едва больную кое-как уложили на заднее сидение автомобиля, дорогу им преградила колонна зеленых парижских такси, битком набитых людьми в военной форме. Оказалось, что генерал Галлиени отдал приказ срочно перекинуть на фронт пехотную бригаду, а за отсутствием соответствующего транспорта для перевозки солдат использовал парижские такси. Незабываемое зрелище!

Устроившись в гостинице, Айседора вдруг снова почувствовала себя плохо и попросила Мэри вызвать к ней врача из ближайшего госпиталя. В результате прождала целый день, но тот так и не явился, видимо, считая, что во время войны есть более важные дела, чем послеродовая депрессия.

В сентябре война не закончилась, школа продолжала работать на новом месте, Дункан же не могла найти для себя достойного дела. Нужно было как-то помешать войне, но что могла сделать танцовщица? Она могла выступать с протестами, агитировать против войны. И делать это следовало не во Франции, французам война была и так ненавистна. Поэтому произносить страстные речи, формировать общественное мнение она должна не в Европе, а в Америке.

В Нью-Йорке Парис снял огромное ателье на 4-ой авеню, там теперь располагалась школа. Здесь Айседора снова начнет выступать на сцене, бежавшая от ужасов войны, она, вместо того, чтобы забыть обо всем, станет призывать Америку опомниться и обратить наконец взор на истекающую кровью Францию. В конце одного из своих выступлений в «Метрополитен», она завернется в красную шаль и станцует под «Марсельезу». «Мисс Айседора Дункан заслужила бурные овации, исполнив с необыкновенным порывом “Марсельезу” в конце программы. Публика встала с мест и несколько минут подряд приветствовала ее криками “Ура”… Она подражала классическим фигурам на Триумфальной арке в Париже. Ее плечи были обнажены так же, как и один бок до пояса, и перед зрителями воочию предстала дивная статуя знаменитой арки. Публика разразилась аплодисментами и криками “браво” в честь благородного искусства». Тем не менее, с этого дня Айседоре было официально запрещено исполнять «Марсельезу» во всех городах Америки.

Успех окрыляет, и вскоре, арендовав театр Сентюри, Айседора ставит трагедию «Эдип» с Августином в главной роли. Сама она вместе с ученицами изображает хор. Понимая, насколько традиционный греческий театр отличается от театра современного, с позолоченными ложами, неудобной сценой, партером с его монотонными рядами кресел, Айседора высказывает пожелание переделать для одного единственного спектакля весь театральный зал. Ей возразили, что ничего нельзя изменить, что, сколько ни двигай зрительские кресла, в результате получится только хуже, и тут же Дункан заказывает рулоны голубой материи, которой она закрывает ложи, создавая из них причудливый элемент декора. Из партера полностью убираются все кресла, теперь зрители смогут устроиться на сцене, а также в бельэтаже. Партер застелили широким голубым ковром, на котором, собственно, и были размещены тридцать пять актеров хора. В спектакле, кроме хора, задействованы восемьдесят музыкантов и сотня хористов. Получилось грандиозное зрелище, но Дункан и этого показалось мало, и она предприняла новый рискованный в финансовом плане, шаг. Арендовала театр «Идиш» в восточном квартале Нью-Йорка, где совершенно бесплатно повторила спектакль со всеми участниками и оркестром. Успех был абсолютным, сбор нулевым, в результате, не потянув два театра плюс огромный коллектив, которому полагалось платить, Дункан оказалась на мели.

Зингера, как назло, на тот момент не было в Америке. Выдав Дункан довольно денег на безбедное существование ее и школы из расчета как минимум на полгода, он благополучно удалился разбираться со своими заводами. Разумеется, ему и в голову не пришло, что еле живая Айседора так развернется на родной почве.

Дункан обратилась за помощью к самым богатым людям Америки, но результат поверг ее в глубокое замешательство. Деньги могли дать на комедию, организацию и раскрутку очередного негритянского джазового коллектива, они как раз вошли в моду, но… «Что за охота вам ставить греческую трагедию?»

Айседора Дункан со своим мужем Сергеем Есениным и приемной дочерью Ирмой Эрих-Гримм. 1922 г.

«Только гений может стать достойным моего тела».

(Айседора Дункан)

Айседора металась между школой, существование которой теперь также стояло под вопросом, сильно состарившейся матерью, которая желала, чтобы ее дорогая доченька не покидала больше Америку, и ожидающим, что она что-то придумает, и спектакли возобновятся, Августином.

Оставалось вернуться в Европу.