Быть драконом

Отдав все свои соки, сердце мелко задрожало, лопнуло и стало светом, мощным золотым потоком хлынувшим наружу. Он ударил в тёмный купол неба и взбил там, наверху, огненный вихрь. Вихрь, увлекая в круговое движение всё окрест, разорвал Пределы, и тотчас между небом и землёй образовалась чёрная воронка, которая, словно гигантский насос, стало втягивать всё сущее. Втянула и золотое яйцо, внутри которого мы находились. Миг — и мы уже там.

Непонятно где.

И как бывало раньше, всё моё зачарованное великим действом естество пронзила боль. Такая, что впору умереть. Но я прекрасно знал, что боль уйдёт. Необходимо потерпеть. Перетерпеть. Не смерть нас ждала, нет. Рождение. Хотя, быть может, в данном случае это суть одно и то же.

От боли я не мог дышать и думать, но мог видеть. И я видел сквозь окружавшую нас золотистую оболочку, что мы, вращаясь и переворачиваясь, несёмся по змеистому туннелю, наполненному сиянием всевозможных и невозможных цветов.

Неслись мы целую вечность и с нарастающей скоростью.

А когда вечность уткнулась в миг, а скорость выросла настолько, что все цвета слились в один — белый, яйцо вылетело куда-то туда, где благополучно разорвалось.

От нестерпимой боли я закричал, увидел вспышку и ослеп.

А когда вновь смог видеть, осознал, что всё кончено.

Мышка бежала, хвостиком вильнула, яйцо упало и разбилось, удушье закончилось, боль ушла, жалкую телесность заменила небывалая лёгкость, пришло ощущение счастья. На миг почудилось, что я по какой-то дивной случайности попал в тот прекрасный мир, где меня встретят ликующим рёвом крылатые сородичи, свободно парящие в небе.

Но этот миг прошёл — был, и нет его.

Эйфория съела сама себя, всё встало на свои места.

Мир вокруг был всё тем же постылым миром людей. Об этом говорили и скудные огни ближайшей деревушки, и тёмная полоса шоссе, и мутное серебро извилистой реки, и еле слышное тарахтение чахоточного дизеля, и — да, да, да — геодезический триангулятор, над которым я завис.

Мир остался прежним, а вот я сам изменился: нагонов Вуанга, Ашгарра и Хонгля не стало, зато появился ангел справедливости, демон воздаяния — золотой дракон по имени Вуанг-Ашгарр-Хонгль. О чём я троекратно и оповестил Пределы громким клокочущим криком «Осоколодонг!»

Покружив над холмом, я убедился, что небо меня по-прежнему любит, что оно меня по-прежнему держит, и поспешил, выписывая крылами строгие восьмёрки, в сторону спящего города.

Известно, что японский иероглиф, означающий «полёт дракона», имеет сорок восемь черт, и его написание из-за сложности не входит в перечень обязательных навыков курса японской каллиграфии. Ничего удивительного в этом нет — описать полёт дракона, все эти замысловатые фигуры, которые он может выделывать в воздухе, практически невозможно. Это столь же трудно, как и описать те чувства, которые испытывает дракон во время полёта.

Я летел над облаками, поглощённый трепетным восторгом свободы. Летел расковано, лихо, в своё удовольствие. Делал несколько мощных взмахов, поднимался вверх и ложился, расправив крылья, на поток. Затем вновь месил воздух крыльями, чтобы подняться выше. И выше. И выше, и выше, и выше. И вновь опускался, отдаваясь на волю воздушным течениям. Несколько раз нырял к земле — складывал крылья и с радостным возгласом «Осзгагэла!» камнем падал вниз. В последнюю секунду расправлял крылья, гася скорость падения, и плавно выходил из пике.

Потом Вуанг взял во мне верх над Ашгарром, я перестал резвиться и, памятуя, что впереди много серьёзных дел, набрал крейсерскую скорость.

Подо мной клубились облака, надо мной светились звёзды. Отсюда, с заоблачной высоты, мерцающие мёртвым светом звёзды казались ещё притягательней, ещё загадочней. Я люблю разглядывать звёзды. Звёздное небо над головой — одна из двух непостижимых для меня тайн мироздания. Воистину так. Вот чего не постичь, того не постичь. Начинаешь задумываться, сколько их там, и крышу сносит. Все три крыши. Лучше не задумываться.

К слову говоря, вторая тайна бытия, которая не даёт мне покоя, — непонятная укладка шпал на железных дорогах. Никак не могу взять в толк, отчего шпалы укладывают таким диковинным образом, что, шагая с одной на другую, приходится семенить. Шагать же через одну, тоже невозможно — приходится прыгать. Почему так? Нет ответа. Тайна.

Между тем я мало-помалу приближался к городу. Сквозь облачную муть, стали видные переливы его ночных огней. Я спустился чуть ниже и взял курс на восток.

Не случайно.